Смертельная любовь - Ольга Кучкина

Марии Пикассо трудно отказать в проницательности. В детстве она говорила сыну: «Если изберешь путь солдата, быть тебе генералом. Если захочешь быть монахом, то станешь папой». «Вместо этого я выбрал путь художника и стал Пикассо», – заключает давно взрослый сын.

Предупреждения опоздали. Ольга, не сразу сдавшаяся, уже влюблена.

«Русский балет» Дягилева отправляется в Латинскую Америку. Ей предстоит выбор: расстаться с балетом или с Пикассо. Она расстается с балетом.

Он может поздравить себя с победой. Он завоевал ее.

* * *

12 июня 1918 года в мэрии 7-го округа Парижа состоялось бракосочетание Пабло Пикассо с Ольгой Хохловой. На улице Дарю, в русском соборе Александра Невского, их венчают по православному обряду. На этом настояла невеста. Жених во всем идет ей навстречу. Брачный контракт составлен так, что все его – все ее, а если что – то напополам. Он с веселой душой подписывает бумагу, потому что убежден, что этот брак – первый и последний.

На церемонии в качестве гостей и свидетелей присутствуют Серж Дягилев, Жан Кокто, Гертруда Стайн, Анри Матисс, Гийом Аполлинер.

Всего лишь месяц назад, 2 мая, Ольга и Пабло сами были свидетелями на свадьбе Аполлинера. Спустя пять месяцев поэта не станет. В Париже свирепствует испанка. Ночь с 9 на 10 ноября Пабло и Ольга проведут у постели больного друга. А на следующий день, стоя у зеркала в парижском отеле «Лютеция», Пикассо услышит по телефону сообщение о смерти Аполлинера. Он взглянет в зеркало. Его лицо, на котором отразится беспредельный ужас, настолько поразит его, что он тут же примется набрасывать автопортрет. Это его последний автопортрет. Больше он никогда не станет писать себя. У него свои отношения со смертью. Два самоубийства приятелей, мысль о двойном самоубийстве с Максом Жакобом, отвращение к смерти и тяга к ней – что особенно выразилось в страсти к корриде, – крутой коктейль, о котором никому не дано знать.

* * *

Сейчас Пикассо счастлив. Медовый месяц они проводят в Биаррице. Их любовь разгорается. Большая любовь.

Они проживут друг с другом 17 лет, и первая половина этих лет будет отмечена светом, радостью и гармонией.

Предыдущую нищету Пикассо засвидетельствует многолетний удачливый продавец его картин Даниэль Генри Канвейлер: «Никто даже не может себе представить всей прискорбной бедности, в какой пребывала его студия на улице Равиньян. Со стен клочьями свисали обои. На свернутых рулонах холстов лежали слои пыли. Около плиты возвышались горы пепла».

30 комнат и студий «Бато-Лавуар», где они жили с Фернандой Оливье, населяли художники, постоянно менявшие мастерские. Мебель, которую они бросали при этом, переходила к Пикассо. Так возникло подобие ложа, разбитый стул, стол и что-то по мелочи.

«Прискорбная бедность» также потому, что Фернанда и он пристрастились к опиуму.

Было время, когда Пикассо, по словам знакомых, выглядел как чистильщик сапог.

В Барселоне во время «голубого периода» он и его друг делили пару перчаток на двоих. Одну руку художник держал в кармане, второй, в перчатке, изящно жестикулировал. «Я вспоминаю, – рассказывала Гертруда Стайн, – что Пикассо говорил мне, каким элегантным он чувствовал себя в зеленом костюме, который он страстно обожал, и с этой единственной перчаткой».

Первой Ева Гуэль наведет порядок в его доме. На постели – свежее белье, на окнах – шелковые занавески, на английских креслах – пышные подушки. Даже в мастерской появится маленький столик, где сервируется чай в чашках с цветочками.

Начав с нищеты, Пикассо завершит как самый богатый художник ХХ столетия. И хотя в личном обиходе будет довольствоваться малым, пройдет через искус буржуазности вовсе не потому, что кто-то тащил его в эту сторону, а потому что сам к тому стремился.

Беспощадная Марина напишет: «Он стал одеваться в Лондоне, научился пить шампанское, разъезжать по модным салонам и по-обезьяньи подражать той самой буржуазии, на которую вечно клеветал».

Они с Ольгой снимают квартиру в центре Парижа на улице Ля Боэси. В квартире множество комнат и множество удобных вещей в комнатах. Заводят породистых собак и машину с шофером в ливрее. Гнездо, свитое по вкусу и усилиями жены, доставляет мужу большое удовольствие. Такое же удовольствие доставляют выходы в свет. Они не пропускают званых обедов, приемов и балов, где проводят время среди тех, кого сегодня назвали бы «звездами». Артур Рубинштейн, Игорь Стравинский, Коко Шанель, Марсель Пруст, Джеймс Джойс, Скотт Фитцджералд и его жена Зельда, самая блестящая публика 20-х – их общество. Ольга покупает себе дорогие наряды. Но и Пабло заказывает костюмы ничуть не дешевле. Он носит смокинг и золотые часы в кармашке жилета. Их знакомят с принцессой Шарлоттой и принцем Пьером, будущим правителем Монако, с королем Португалии Мануэлем, русскими аристократами. Пикассо гордится естественностью, грацией и достоинством, с какими держит себя его жена.

1920-й год проходит под знаком предстоящего Ольге материнства. Пикассо испытывает необыкновенный подъем чувств. Рождение в феврале 1921 года сына Поля, которого также зовут Пауло, Пикассо встречает бурным вдохновением. В 40 лет он впервые отец! Он рисует двухнедельного сына у материнской груди. Почти каждый месяц появляется рисунок с датой. Мать и сын надолго делаются натурой, которая не может ему наскучить. «Мать и ребенок у моря», «Семья на берегу моря», «Мать и ребенок», серия портретов мальчугана, в том числе в костюме Арлекина, – все выдает счастливого отца и художника.

* * *

Нравится ли великосветское житье-бытье Пикассо его друзьям, нарушителям всяческих табу, поэтам и художникам новой волны? Справился ли сам Пикассо со сжигавшим его художественным беспокойством? Одолел ли глубокие внутренние противоречия, которые раздирают любого человека, а гения во стократ?

О, нисколько.

Установившийся великосветский характер существования, заданный, как считается, Ольгой, мало-помалу начинает действовать ему на нервы. Он пропускает один светский раут, за ним второй. Шикарному костюму он чаще и чаще предпочитает шорты и рубашку, а то и голый торс, возле мольберта, в захламленной мастерской, этажом ниже. Необходимость респектабельности вызывает раздражение. С некоторых пор его раздражает многое. Едва ли не все. Оказывается, у них даже кулинарные вкусы разные. «Ольга любит чай, пирожные и икру, – жаловался Пикассо. – А я? Я люблю каталонские сосиски с фасолью».

Но дело не в любви к сосискам с фасолью. Дело в – любви.

Она истощилась.

«Она слишком много от меня хотела», – объясняет Пикассо.

Русские девушки, русские женщины, особенно воспитанные на русской литературе, хотят, больше всего, одного – вечной любви. А когда не получают, когда видят охлаждение, с которым ничего не могут поделать, в ход идет все, что угодно: от слез и тихих упреков до громких скандалов, от которых делается лишь хуже.

Взаимопонимание сменилось непониманием.

«Я хочу узнавать свое лицо», говорила Ольга и узнавала его на классических портретах, написанных им в первые счастливые годы.