Дикарь - Данелла Хармон

Нельзя сказать, что он сожалел о своем поступке. Ведь он защищал честь жены! Но он умудрился лишиться единственного места, где им дали приют на ночь! Хуже всего то, что он поставил в крайне неловкое положение Джульет. Ведь к утру о том, что здесь произошло, узнает весь Лондон!

Ох, Джульет, Джульет. Я очень виноват перед тобой.

Прижав ко лбу кровоточащие кулаки, Гарет прислонился спиной к стене. Как будто откуда-то издали доносились до него гневные слова стоявшей перед ним Лавинии. Он видел, как все вокруг глазели на него, словно он был чудовищем, и пожалел, что кодекс чести позволял драться только с одним противником, иначе он с удовольствием вызвал бы на дуэль всю ораву сразу и скрестил бы с ними шпаги. Тем более что шпагой он владел гораздо лучше, чем приемами кулачного боя. По толпе пробежал шепот, кто-то попытался схватить его за плечо, но он сердито стряхнул с себя руку. Лавиния продолжала причитать об ущербе, причиненном ее картине, ее ковру.

Гарет почувствовал отвращение к себе за то, что поставил Джульет в неловкое положение, и, опустив голову, прижал к вискам окровавленные кулаки.

И тут он услышал легкие шаги по коридору.

Ее шаги.

Все притихли.

Она решительно подошла к нему, отвела от его лица израненные, кровоточащие руки и обняла своего ангела-воителя.

Потом, продолжая обнимать его одной рукой, она обернулась и обвела всех присутствующих жестким, сердитым взглядом.

Никто не шевельнулся.

— Вы заверили моего мужа, что нам здесь никто не помешает, — напомнила она разгневанной содержательнице борделя. — Он обладает не только горячим нравом, но и чувством чести, которым отличаются только настоящие рыцари. А ваше дурацкое развлечение у замочной скважины обострило оба эти качества, превратив их во взрывоопасную смесь. Так что все вы получили по заслугам. Стыд и позор всем вам!

— Но он сломал мою дверь! И моя картина испорчена! Я привезла ее из Франции. Знаете, сколько она стоила? Мой ковер испорчен, в стене трещина, а уж о репутации заведения и говорить нечего! Мне теперь никогда не удастся восстановить ее!

Гарет выпрямился, откинув с лица пряди волос.

— Послушай, Лавиния, я заплачу тебе за картину, — пробормотал он, стирая тыльной стороной ладони ручеек крови, сочившийся из уголка рта. — Скажи мне, сколько она стоит, и я заплачу.

Однако Лавинию Боттомли не так-то просто было урезонить.

— Картина бесценна! — твердила она. — Вы что, не понимаете? Бес-цен-на!

— Мой муж сказал вам, что заплатит, — осадила ее Джульет, которая твердо знала, что все имеет свою цену. Ее изящная ручка все еще обнимала Гарета, сдерживая его и придавая устойчивость, словно спасительный якорь. — Отправьте чек в резиденцию Монфоров, и его светлость, я уверена, возместит вам ваши потери.

— Уж будьте уверены, ему придется это сделать! А теперь выметайтесь отсюда вместе с вашим орущим отпрыском, пока я не приказала Марио вышвырнуть вас.

Эй, Марио!

Итальянец, смущенный и озадаченный таким поворотом событий, а также памятуя о сокрушительной силе кулаков Гарета, потоптался на месте и робко шагнул вперед.

— Не надо, — жестом остановил его Гарет. — Нет необходимости выгонять меня силой, любезный. На сегодня хватит и того, что было, — сказал он и крепко прижал к себе Джульет, бесконечно гордясь тем, что она встала на его защиту. Но когда он перевел взгляд на содержательницу борделя, любой, кто знал де Монфоров, заметил бы угрозу в этом безмятежном взгляде и содрогнулся от страха. — Мы уходим, Лавиния. Но если хоть кто-нибудь узнает от тебя о том, что мы были здесь, я сделаю так, что твое заведение будет посещать только самый мерзкий сброд. Уж я позабочусь о том, чтобы ни один человек из общества на пушечный выстрел не подошел к твоему заведению, и тебе придется закрыть дело из-за отсутствия подходящей клиентуры. Ты меня понимаешь, Лавиния?

Я тебя разорю.

Лавиния, побелевшая как мел, прижала руку к груди и попятилась.

Гарет медленно обвел всех присутствующих ледяным взглядом. Обняв жену за талию, он повел ее назад в комнату, где они молча собрали свои вещи и потеплее закутали в одеяло все еще не успокоившуюся Шарлотту. Потом так же молча они спустились вниз по лестнице, причем Гарет не снимал руку с эфеса шпаги на случай дальнейшего выяснения отношений.

Когда они уходили, никто не произнес ни слова.

И никто не заметил также, что следом за ними из заведения проворно выскользнул какой-то неприметный человек.

Дверь за ними закрылась, и они остались одни.

Выброшенные среди ночи на темную улицу со всеми подстерегающими там человека опасностями.

Лил сильный дождь. Холодный, пронизывающий ветер трепал на них одежду, лохматил волосы; с ветром доносились запахи дыма, уличной грязи, сточных канав, мокрого камня и навоза.

Отчаянное положение.

Стоя под дождем со своей маленькой семьей, Гарет чувствовал себя самым безнадежным неудачником в мире.

Чарльз никогда не подверг бы свою жену такому испытанию. Чарльз не допустил бы, чтобы их вышвырнули вон из теплого, сухого угла. Что о нем подумает теперь Джульет! Он был зол на себя за то, что не сдержал свой горячий нрав и сам лишил их вполне комфортабельного ночлега в безопасном месте. Однако злость на себя не шла ни в какое сравнение со стыдом за то, что он подверг их всех такому унижению.

Его жена вздрогнула от холода и плотнее закуталась в свой плащ, безуспешно пытаясь прикрыть от дождя ребенка. Гарет выругался вполголоса. К ночи сильно похолодало. В такую погоду женщине с ребенком не годится быть на улице. Гарет торопливо стащил с себя плащ и прикрыл Джульет с малышкой.

— Не надо, Гарет, ты промокнешь, — запротестовала она, стараясь перекричать дробный стук дождя по тротуару и мостовой. — На мне уже есть плащ, а если ты отдашь мне свой, у тебя ничего не останется.

Поделом, подумал он. Так мне и надо!

— Полно тебе. Я сегодня уже сыграл роль глупца, позволь мне теперь сыграть благородного спасителя, — сказал он, застегивая капюшон под ее подбородком. Застегнув доверху пуговицы плаща, он оставил лишь небольшое отверстие, сквозь которое виднелись носик и макушка Шарлотты. — Я не допущу, чтобы вы с девочкой простудились. А теперь — в путь. Эти негодяи так просто не успокоятся. Нам небезопасно задерживаться здесь.

Упакованный второпях сундучок Джульет так и стоял на ступеньках, где его оставил Марио. Гарет поднял его, вскинул на плечо, и они с Джульет зашагали под дождем по лужам, направляясь на юг. Дождь сек его лицо. Ныли плечи после удара о стену. Он ощущал тупую, пульсирующую боль в голове, хотя не смог бы сказать, была ли эта боль тоже следствием удара или же голова болела от злости на себя и, конечно, на эту ораву негодяев у Лавинии.