Первая исповедница - Терри Гудкайнд

Мерит сказал, что, если я действительно хочу ослепнуть, для этого нужно только выколоть себе глаза. Я помню, как он расхаживал по комнате, жестикулируя, и твердил, что будет всю жизнь видеть кошмары, если пойдет на такое страшное дело. Он заявил, что жестоко с моей стороны просить кого бы то ни было о таком.

Он расхаживал – и сердился все больше. Наконец он снова потребовал, чтобы я ушла, и попросил о такой услуге: «сделайте одолжение, если по этой безумной причине вы все же решитесь выколоть себе глаза, пусть я никогда не узнаю об этом».

Пока он вел меня за руку к двери, я сказала, что если ему небезразличны те люди, которые были жестоко убиты, и все те, кого, боюсь, тоже убьют, он должен выслушать меня. Я настаивала, что он пока не понимает, о чем я говорю и о чем прошу.

Наконец Мерит успокоился и отпустил мою руку. Он прислонился к столу, где на красной бархатной ткани были аккуратно сложены мечи, затем взял с возвышения в центре один особенно красивый меч, крепко обхватил обеими руками разукрашенный эфес и уперся острием в пол. Затем он взглянул на меня и сказал: слушаю. Так он предупреждал, что у меня остался последний шанс.

Я сказала, что на самом деле стремлюсь не к слепоте. Я стремлюсь стать зрячей.

Когда Мерит нахмурился, я заявила, что, конечно, могу ослепить себя, но не могу дать себе необходимое зрение, так что это будет бесполезно. Заинтересованный, он чуть склонился ко мне и спросил, что я имею в виду.

Я объяснила, что ослепнуть в этом мире – лишь половина того, что мне нужно, легкая половина. Я сказала, что мне очень нужен волшебник, которому хватит воображения и способностей, чтобы создать новое зрение.

Я объяснила, что мне требуется особая способность – способность видеть то, чего не видит никто другой.

Магда вскинула бровь.

– Полагаю, что, поскольку он творец, вы полностью завладели его вниманием.

– Именно так, – подтвердила Исидора. – Он наконец осознал, что я прошу скорее не ослепить меня, а заменить мое зрение его новым, лучшим видом. Таким, о котором никто раньше и подумать не мог.

Я заявила, что, по-моему, враги уже лишили меня зрения. Они ослепили меня со стороны мира духов, чтобы я не могла участвовать в войне. Я же говорю об обретении зрения, с помощью которого смогу сражаться.

Я сказала Мериту, что мне нужно, чтобы он наделил меня способностью отыскивать духов в этом мире.

Магда наблюдала, как Исидора молча водит большим пальцем по коленке, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить. Она никак не могла представить, каково быть такой женщиной – совершенно одинокой, преследуемой своим предназначением говорить с миром духов и пропавшими душами. Хотя она казалась слабой и хрупкой, решимости этой женщине было не занимать.

– Я помню свой последний день с обычным зрением, – наконец произнесла Исидора.

Догадываясь, как отважна эта женщина, Магда, заметила, что ее подбородок на секунду дрогнул, и успокаивающе положила руку ей на спину, но ничего не сказала.

Исидора спокойно продолжила рассказ.

– Изложив ему все нужные подробности, все необходимые сведения, которыми я обладала как говорящая с духами, а ему, скорее всего, неизвестные, я оставила Мерита работать над этой задачей. Заверив его, что все теперь в его руках, я попросила его прийти ко мне, когда он будет готов.

Он работал не одну неделю. Я не навещала его, позволяя создавать то, что он хотел, так, как считал нужным.

– Мериту ужасно не нравилось, что придется лишить меня глаз, действительно не нравилось, но он понимал, что я просила его не о том, чтобы ослепить меня. Я просила дать мне нечто значительно большее, чем зрение, с которым родилась.

Я просила его дать мне такое зрение, какое способен создать только волшебник-творец.

Магда смотрела на неровное свечение, время от времени тускневшее, когда догорала очередная свеча, и пыталась представить себе то, о чем услышала, представить, как бы она чувствовала себя, если бы подверглась необратимому изменению с помощью силы магии. Она знала от Бараха, что, если волшебники меняют людей таким способом, то исчезает всякая возможность вернуть все как было. Такие изменения невозможно обратить вспять.

– Однажды посыльный принес записку. Это была весть от Мерита: он сообщал, что все подготовил и прибудет в ближайшее время. Он спрашивал, готова ли я. – Исидора сделала глубокий вдох, потом выдохнула. – Я помню, как забилось мое сердце, когда он в тот день постучал в мою дверь. Мое сердце, с трудом сдерживаемое ребрами, яростно колотилось, и каждый удар отдавался в ушах. Мне пришлось несколько секунд постоять, держась за спинку стула, чтобы выровнять дыхание, прежде чем направиться к двери.

Я готовилась к этому дню, когда он наконец придет. Я бесчисленное множество раз подготовилась к тому, что произойдет, – так мне казалось. Ожидание было подобно муке, но я знала, что торопить Мерита – последнее, что следует делать. Мне нужно было, чтобы все получилось наилучшим образом.

Я помню свое отчаяние на пути к двери, попытки осмотреть напоследок все вокруг, запомнить, как выглядят вещи. Я старалась запомнить форму глиняной миски на столе, устройство кресла, зернышки на деревянном столе.

Комната была невелика, но я расставила немногочисленную мебель так, чтобы, после того как уже не смогу видеть, иметь возможность свободно передвигаться и без труда находить нужные вещи. Я старалась предусмотреть все стороны жизни без зрения, старалась так расположить вещи, чтобы они всегда были под рукой, убрать с дороги те, о которые могла запнуться; пыталась подготовить все, о чем смогла подумать.

Несмотря на все эти приготовления, я была в ужасе.

Рядом с небольшой циновкой, на которой я спала, лежали несколько платков. Я подобрала их так, чтобы все они были разного цвета. По некоторым причинам цвет имел для меня большее значение, я дорожила им больше всего остального.

Я отчаянно хотела запомнить цвета.

На каждом платке я завязала узелки. Для каждого цвета свое количество узелков. Один узелок означал красный, два – коричневый, три – зеленый, и так далее. Право, не понимаю, почему мне казалось, что это так важно, – ведь это, скорее всего, утратило бы всякую важность, поскольку я не могла бы видеть цвета… но помню панику, охватившую меня из-за того, что я могла забыть цвета, цветы, солнечный свет, улыбку ребенка.

Пожалуй, эти платки с узелками были моей связью со всем прочим. Они были моими талисманами, помогающими помнить, как выглядит цвет… и многое другое.

Магда чувствовала, как слезы бегут по ее щекам и капают с подбородка. Она пыталась представить глаза на месте впалых глазниц Исидоры. Должно быть, та была красивой женщиной с большими красивыми глазами, отражающими прекрасную душу.

– Я держала в руках эти платки и перебирала их по дороге к двери. Я вцепилась в них мертвой хваткой, словно хотела, чтобы цвет отпечатался на ладонях.