Небесный Путь в Россию. Дневник Военкора - Ирина Скарятина

убили моего троюродного прадеда, поэта Грибоедова (чья кузина была женой Паскевича), когда тот в 1829-ом году в качестве российского посла в Персии находился в Тегеране с мирной дипломатической миссией".

Как известно, 30-го января того года в Тегеране произошло восстание. Шах заперся в своём дворце, но русское посольство практически уничтожили. И таков был безвременный конец моего троюродного прадеда Грибоедова, чья классическая комедийная пьеса "Горе от ума" уже более ста лет является неизменным фаворитом в репертуаре русских театров. Итак, если прадед Паскевич "пощипал" Персию, то она сполна отомстила за это убийством одного из наших известнейших национальных поэтов.

Уилки, Черчилль, Кэссиди

22 сентября

Вчера Уилки был принят Молотовым131. Присутствовал и адмирал Стэндли.

Ленинград, Моздок, Сталинград, Новороссийск – эти названия вновь и вновь фигурируют в новостях.

28 сентября

Уилки приехал и уехал, однако во время своего пребывания пользовался гораздо бо́льшим успехом, чем Черчилль, у российских обывателей, целиком одобрявших простоту его манер и приятно удивлявшихся его настоящей русской фамилии – "Вилка", как они её произносили. Вне всяких сомнений, мистер "Вилка" заслужил свой успех, а его личное обаяние покорило множество сердец.

"Да ведь он даже проще в своём обхождении, чем некоторые из наших собственных государственных деятелей", – прокомментировал молодой российский корреспондент, проведший с тем некоторое время и наблюдавший за его поведением.

"Этот человек безусловно искренен, и мы ему действительно нравимся, – говорили люди. – К тому же очевидно, что ему не терпится узнать о нас всё, выяснить, как мы живём, что думаем и что чувствуем по поводу всего происходящего. Он приехал не только для того, чтобы побывать в Кремле, – он приехал ко всем нам". И эта мысль им невероятно нравится, поскольку они так же гостеприимны, как и все жители Востока, где самый бедный и оборванный из них с радостью предложит гостю последнюю в доме корку хлеба. Те, кто наносит визит в Кремль, должны помнить, что они посещают не только правительство, но и весь народ, который с величайшим интересом следит за каждым их шагом, за каждым сказанным ими словом.

Даже дядя Вася, старик, подметающий коридоры в отеле, сразу чувствует, дружелюбен ли приезжий иностранец или снисходителен, и всегда точно скажет вам, что он о каждом из них думает.

Такие мнения, формируясь в Москве, затем распространяются, подобно виноградной лозе, по всей стране.

В день приезда Черчилля132 тоже царило большое волнение. Собирается ли он сообщить определённые новости о втором фронте (самая важная тема из всех в эти дни) или нет? И когда он, выйдя из своего самолёта, вскинул высоко вверх два пальца в виде буквы "V" в знак Победы, люди были в восторге.

"Вот, видите, – говорили они, радостно толкая друг друга локтями. – Этот жест означает, что второму фронту быть. Теперь уж точно".

Как же велико было их разочарование, когда им объяснили, что на самом деле означают эти два поднятых пальца.133

Наряд Черчилля на кремлёвском ужине стал ещё одной темой оживлённых обсуждений. Зачем, чёрт возьми, он надел по такому торжественному случаю старый лётный комбез? Неужели он не мог хоть немного приодеться? А когда я объясняла, что он был в нём же на приёме в американском Белом доме и даже сфотографировался так вместе с президентом, мне, осуждающе качая головой, отвечали: "Может, и так, но ему стоило бы надеть свой лучший костюм или военную форму для нашего ужина в Кремле".

Что касается принаряживания, я как-то получила строгий выговор за то, что вошла в ресторан Гранд-отеля в Куйбышеве в пальто и шляпке.

"Вы не можете находиться здесь в таком виде, – строго сказала женщина-администратор. – Это некрасиво и невежливо по отношению к другим – на уличной одежде можно занести каких-то насекомых или грязь". А когда я сказала, что именно так разрешается заходить в ресторан любого американского отеля, она отрезала: "Тут вам не Америка, и нужно следовать традициям нашей гостиницы".

Учитывая, что в Гранд-отеле всего одна ванная комната, я уже собиралась начать спор, однако, поразмыслив, припомнила, что по старой доброй русской традиции ванну полагалось принимать только раз в неделю субботним вечером, и поняла, что нет аргументов, на которые я могла бы опереться.

После визита Черчилля в нашу корреспондентскую сторону некоторое время дул ледяной ветер, и мы ясно чувствовали, что дул он отовсюду. Гарольд Кинг из агентства Рейтер даже закатил словесный скандал из-за того, что некоторые граждане стали в его присутствии насмехаться над вторым фронтом, говоря: "Вот мы и дождались", – каждый раз, когда Гарольд появлялся. То же самое говорилось и в театрах, когда два первых ряда занимали англичане и американцы.

"Мы здесь как друзья и союзники, а не как враги, – кричал он в присутствии нескольких русских девушек. – Мы здесь для того, чтобы помочь миру понять настроения в СССР, и будь я проклят, если позволю обращаться с нами так, будто мы сделали нечто, за что нам должно быть стыдно". И девушкам потребовалось потратить много времени на разъяснения и уговоры, дабы его успокоить.

Что касается меня, то, когда я наведалась к Илье Эренбургу, главному поборнику второго фронта, он принял меня с открытой неприязнью, поскольку я была американкой, а второго фронта до сих пор не было.

"Мы требуем действий, а не болтовни", – кричал он, округлив злые глаза и тем походя на разъярённого попугая. Он вёл себя так, будто я лично отвечала за отсутствие второго фронта, и ничто из того, что я говорила, не могло его урезонить. Итак, я ушла, искренне сожалея о том, что тот возложил на меня ответственность вместо общения со мной в более дружественной манере как с коллегой-корреспондентом. Позже я выяснила, что второй фронт – это его "идея фикс", и он точно так же сердится на всех англо-американских корреспондентов, если затрагивается эта тема. В любом другом вопросе он совершенно дружелюбен и обаятелен, в чём я могла убедиться на чаепитии, организованном для корреспондентов Наркоминделом, где он был настолько мил, насколько это вообще возможно.

"Я надеюсь, вы нашли общий язык с Эренбургом и общение было полезным?" – спросил Уманский134 в его присутствии, и оба громко рассмеялись, когда я негодующе вскричала: "Полезным? Общий язык? Боже мой! Да он отчитал меня, будто это я виновата в том, что второй фронт ещё не материализовался, и я бросилась вон из его квартиры, поклявшись, что никогда-никогда больше туда не вернусь".

"Из этого выйдет замечательная история, демонстрирующая патриотизм Эренбурга", –