Нелёгкое дело укротить миллионера - Диана Билык

Но...

Кто-то сигналит, орет позади, и я прихожу в себя, когда мужчина отпускает, авто газует с места, влепив мое непослушное тело в сиденье. Он меня будто на крючок поймал, знал, что делает, как совратить, какую использовать наживку. Или как хищная птица – вцепился когтями и несет на вершину горы, чтобы сожрать, а я и не против. Моя жизнь, такая пресная и мрачная, что этот лучик света и радости кажется нереальным и невозможным.

Я хочу остыть, но не получается. Разглядываю спутника и ловлю себя на мысли, что так не бывает. Не со мной. Он захватывающе красив, до остановки дыхания и глухих ударов сердца под ребрами. Темноволосый, стриженный не сильно коротко, челка нависает на глаза, и мои пальчики так и зудят, запустить в его пряди руки и потянуть к себе. Взгляд, который мужчина направляет вперед, изредка соскальзывает в мою сторону и обещает, что эта ночь навечно выгравируется в моей памяти.

Пусть. Я согласна. Мне вспомнить, кроме папиных побоев и маминой смерти, больше нечего. Что-то царапает предчувствием, когда открываются большие ворота, когда мы заезжаем по белой плитке, шурша колесами, а следом скользит еще один огромный железный монстр. Охрана, понимаю я. С кем я связалась? Кто этот человек рядом? Его охраняют, его знают, за ним ухлестывают женщины.

Другой вопрос. Кто я? Пустышка рядом с ним. Он прав, мышка, которая урвала кусок дорогущего сыра. Завтра сдохнет от переедания, но сейчас она счастлива.

Во дворе, где я могла бы находиться только в качестве прислуги, меня поражает не величие дорогих стен, а звездное небо. Сегодня такое широкое и глубокое. Наверное так смотрится из-за открытого пространства, уходящего немного вниз. Запрокидываю голову и подставляю лунному свету и весеннему ветру разгоряченное лицо.

Я уже согласилась на секс и ласки, на все согласилась. Я должна испытать в этой жизни хоть капельку радости. Попробовать на вкус наслаждение. Даже если пожалею завтра. Но это же будет потом, а сейчас я искренне хочу отдаться первому встречному и впервые в жизни подумать о себе, а не о проблемах, что сгустились над моей головой. Лучше так, чем на школьном крыльце, с двумя ублюдками-насильниками, из-за которых моя жизнь разломилась надвое.

– Красивое имя… – он встает за спиной, чувствую исходящий жар от мужского тела. Проникающий в меня, как лучи солнца. Мне бы бежать, но я ступаю назад и кладу затылок на его мощное плечо.

– А тебя как зовут?

– А это важно? – ласково шепчет, наклоняется, ведет носом по шее, касается губами кожи, приподнимает пальцами мои волосы на затылке, отбрасывается их на другое плечо. – Твое имя лучше моего. Гарантирую.

– Мне интересно, – смотрю вверх, чтобы собрать волю в кулак и не трусить, на сверкающие пуговки звезд, и мне чудится, что небо накренилось, сейчас рухнет и придавит меня, заставив очнуться от сладкого сна.

А я не хочу просыпаться.

– Рус… лан… – горячий язык ведет дорожку тепла по коже, замирает у края уха, зубы подцепляют плоть, щекочут, покусывают подбородок, а я трепыхаюсь и почти сползаю в его руках от приятной слабости. Никто никогда так не делал, никто не лепил меня, словно мягкую глину. От каждого выверенного движения у меня в крови будто буря поднимается, нет, шторм. Закипаю в его руках, стискиваю губы, чтобы не застонать в тихое звездное небо, но уже не могу сдерживать сильную дрожь, что раскатывается по мышцам, покалывает кончики пальцев и закручивает спираль внизу живота еще туже.

– Ты чуткая, мышка… И мне это безумно нравится. Пойдем в дом, – мужчина переплетает наши пальцы, оставляя руку на моем животе. Мне кажется, что он сейчас услышит, как бешено стучит мое маленькое сердце, как туго свернулся жгут желания чуть ниже, увидит, как я свожу ноги, только бы не выдать непреодолимую тягу.

Я разглядываю его снизу. Он молод, крепок и очень высок. Кожа кремово-молочная, светлее сейчас, чем показалась в клубе, светится капельками ночного волшебства, в глубине серо-голубых глаз тонет ночное светило, как блюдце с золотом. И я вместе с ним. Глубоко-глубоко. Задыхаясь от его близости и сладкого ожидания продолжения.

Руслан слегка разворачивает мои плечи, но не ведет к порогу, а застывает, всматриваясь в глаза.

Его красивые порочные губы приоткрываются очень близко, я втягиваю воздух через нос, но мне не хватает, потому распахиваю рот и глотаю мягкие слова:

– Еще можно отступить, Агата. Я отпущу тебя. Слово даю. Никогда так не делал, – долго вдыхает, прикрывает ресницами горящие глаза, – ты особенная… – и снова распахивает веки, чтобы утопить меня в темной насыщенной ночью синеве.

– Я… – мой голос садится до уровня низкой хрипотцы. Чтобы смотреть в глаза мужчины, приходится немного привстать на носочки. И я каждую секунду боюсь упасть назад. – Не хочу уходить, Рус… Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Нет...

– Тогда не отпускай, – рука сама тянется к его щеке. Легкая щетина приятно царапает кожу, плыву за ощущениями, веду пальцы выше и к центру, накрываю его губы ладонью. Мне хочется спросить, чем я такая особенная, но слова встают в горле комом. Болезненные воспоминания пытаются прорваться сквозь нежность, и я беспощадно сжигаю их, подаваясь ближе к Руслану. Большим пальцем изучаю форму его губ, чувствую, как мужчина слабо подрагивает.

– Ты дрожишь…

– Ты заразила меня дрожью, Агата, – приоткрытые губы выпускают на волю горячий язык. Он подцепляет мой палец, кончиком обводит подушечку, а я от нахлынувшего жара в пах едва не падаю назад.

Звезды переворачиваются, небо уходит вниз, я лечу вверх, объятая пламенем. Сильные руки прижимают к груди, пальцы переплетаются с волосами, губы накрывают мои губы и лишают остатков воздуха.

Через несколько жарких вдохов мы оказываемся в тишине и приглушенном широком помещении. Я не в силах повернуть голову и рассмотреть, куда попала, я вижу лишь его глаза, бездонные, увлекающие меня на дно порока.

– Для тебя это впервые, Агата? – шепчет Руслан, опуская меня на диван.

Я краснею, хочу накрыть лицо руками, но он не дает. Снимает с меня платье, спустив бретельки с плеч, оставляя в одном белье. Я неловко прикрываюсь, а Руслан снова убирает мои руки, и лифчик соскальзывает на плоский живот, выставляя вперед торчащие от напряжения соски.

– Доверься. Я не причиню тебе боли, – глухо, сглатывая, наклоняясь ближе, проводя языком по вершинке, толкая меня назад.

Наши дни

Агата смотрит с недоверием, хмурится, наклоняет голову, прячет за густыми прядями бледные щеки.

– И? – спрашивает с напряжением.

– Что? – отмираю. Эти минуты напоминают мне дни в больнице, когда мы с ней общались легко и без ненависти между строк. Будто родные друг другу люди.

– Почему не звонишь?

Сжимаю телефон и падаю в глаза цвета застывшего янтаря. Мне хочется задать себе один единственный вопрос: «Нахрена? Нахрена я тогда выделывался?». Мог ведь тем утром не оказаться козлом! Мог ведь потом не продолжать...