Алиенист - Калеб Карр

– Первым здесь оказался патрульный с Двадцать седьмого участка, – добавил Теодор. – Он опознал мальчика, сказав, что помнит его по «Золотому Правилу», где часто его видел, но, к сожалению, не смог вспомнить его имени. – (Клуб отдыха «Золотое Правило» был домом терпимости на Западной 4-й улице и специализировался на мальчиках-проститутках.)

Крайцлер положил Саре руку на плечо и сказал:

– Это не самое приятное зрелище.

– Я и не ожидала другого, – ответила она. Ласло внимательно наблюдал за ее реакцией.

– Я бы хотел, чтобы вы помогли детектив-сержанту с составлением картины преступления, он в курсе насчет вашей медицинской подготовки. Скоро здесь будут окружные следователи, а нам до их прибытия предстоит сделать немало.

Сара снова кивнула, набрала воздуха в грудь и двинулась к Люциусу и телу. Крайцлер заговорил со мной, но я прервал его и сделал несколько шагов за Сарой, когда та направилась к сияющей сфере электрического света в углу крыши.

Тело принадлежало мальчику с кожей оливкового цвета, аккуратными семитскими чертами лица и густыми черными волосами на правой стороне головы. С левой стороны часть скальпа была безжалостно сорвана, обнажая блестящую поверхность черепа. В остальном увечья были идентичны следам, оставшимся на теле Джорджио Санторелли (разве что ягодицы не были отрезаны, как в том случае), глаз не было, гениталии также находились во рту жертвы, торс исчерчен глубокими ранами, запястья связаны, хотя правой руки у мальчика не было. Крайцлер прав – сомневаться в авторстве этой ужасной картины не приходилось. Подпись четкая. Знакомые ужас и тоска, уже посещавшие меня на Вильямсбургском мосту, вызванные отчасти возрастом жертвы, отчасти той жестокостью, с которой убийца обошелся с телом, грубо связав его и швырнув на землю, вернулись и сдавили мне грудь, пробежавшись холодной дрожью по спине.

Я внимательно наблюдал за Сарой, не делая, впрочем, попыток подойти ближе, но готовый оказать помощь, однако не желая, чтобы она знала, будто я ожидаю от нее такого приступа. Когда она увидела тело, глаза ее расширились, а голова заметно дернулась. Она плотно сжала руки, сделала еще один глубокий вдох и остановилась рядом с Люциусом.

– Детектив-сержант? – сказала она. – Доктор Крайцлер сказал, что я могу оказаться полезной.

Люциус поднял голову и с уважением глянул на Сару, после чего утер пот со лба платком.

– Да. Спасибо вам, мисс Говард. Начнем, пожалуй, со скальпа… Я вернулся к Рузвельту и Крайцлеру.

– До чего храбрая девочка, – произнес я, но никто из моих собеседников не стал развивать эту тему.

Крайцлер хлопнул меня по груди газетой и резко произнес:

– Ваш приятель Стеффенс написал замечательную статью для утренней «Пост», Джон. Как, как можно было совершить такую глупость, объясните мне?

– Этому не может быть оправданий, – угрюмо отозвался Рузвельт, – я могу только предполагать, что Стеффенс считает, будто пока он не открыл вашего участия в деле, доктор, – все в порядке вещей. Но первое, что я сделаю сегодня утром, когда приду на работу – вызову его к себе и, черт побери, объясню ему всю серьезность ситуации!

На первой полосе «Пост» сияла статья, гласившая, что убийства Цвейгов и Санторелли, по словам «высокопоставленных источников в полиции», были, вероятно, совершены одним и тем же человеком. Текст был составлен таким образом, что на первый план выходила не необычность личности самого убийцы, а скорее факт его причастности к убийству Цвейгов, что наглядно демонстрировало: «ужасное чудовище» специализируется не только на несовершеннолетних проститутках. Теперь ясно, писал Стеффенс в своей характерной демагогичной манере, что «… ни один ребенок не пребывает в безопасности». Тут же приводились и прочие сенсационные детали: Санторелли, оказывается, перед смертью был «подвергнут акту насилия» (хотя Крайцлер констатировал факт отсутствия каких-либо следов сексуального вторжения в тело мальчика), а в некоторых городских кварталах уже поговаривали, что убийства совершает некое сверхъестественное существо, хотя «печально известные Эллисон и его приспешники» представляются «более подходящими кандидатами на эту роль».

Я сложил газету и медленно похлопал ею себя по ноге.

– Все это очень плохо.

– Плохо, – согласился Крайцлер, сдерживая раздражение, – но это уже сделано. И мы должны повернуть процесс вспять. Скажите мне, Мур, возможно ли убедить ваших редакторов в «Таймс» выделить часть полосы под опровержение этих дурацких слухов?

– Возможно, – ответил я. – Но это, в свою очередь, выдаст мою причастность к расследованию. А у тех наверняка есть человек, копающий глубже, если им уже столько всего известно. Связь с Цвейгами гораздо больше заинтересует многих.

– Да, и если мы попытаемся вмешаться, я подозреваю, все станет только хуже, – сказал Теодор. – Стеффенсу нужно приказать сидеть молча и, будем надеяться, статью не заметят.

– Что вы несете? – взорвался Ласло. – Даже если все в этом городе пропустят этот материал, найдется один человек, который обязательно сто прочтет – и я боюсь, действительно боюсь предполагать, как он на это отреагирует!

– Вы считаете, доктор, что я об этом не думал? – прервал его Теодор. – Я знал, что пресса рано или поздно вмешается, поэтому и торопил вас. Было бы странно растягивать процесс на недели и полагать, что кое-кто рано или поздно не догадается о причинах.

Теодор упер руки в бока, а Крайцлер отвернулся, не в силах ничего возразить. Через пару секунд он вновь заговорил, однако уже спокойнее:

– Вы правы, комиссар. Помимо досужих бесед, нам следует пользоваться преимуществом, которое у нас пока есть. Но, господи боже мой, Рузвельт, раз вы обязаны делиться официальными результатами расследования с Риисом и Стеффенсом, сделайте для них на сей раз исключение.

– На этот счет можете не волноваться, доктор, – примирительно ответил Рузвельт. – Не впервые Стеффенс досаждает мне своими спекуляциями – но клянусь богом, этот раз станет последним.

Крайцлер опять раздраженно потряс головой и пожал плечами.

– Ну хорошо. За работу.

Мы присоединились к Айзексонам и Саре. Маркус делал увеличенные снимки тела, а Люциус продолжал осмотр, сыпля медицинско-анатомическим жаргоном, на котором перечислял обнаруженные увечья, и голос его оставался тверд и решителен. Поразительно, что детективы напрочь забыли о причудах своего обычного поведения, как правило, вызывавших у окружающих оцепенение или хохот: они носились по крыше в неописуемом вдохновении, набрасываясь на казалось бы незначительные детали, подобно псам-ищейкам, с таким видом и азартом, будто именно они, а не Рузвельт и Крайцлер, руководили следствием. По мере сил все мы, даже Теодор, старались им помочь: делали записи, передвигали оборудование и свет, хотя поистине наша забота сводилась к тому, чтобы ничто не отвлекало их от сбора улик.

Закончив фотографировать тело, Маркус оставил Люциуса и Сару завершать зловещий труд, а сам принялся «опылять» крышу на предмет отпечатков из двух своих флакончиков, которые демонстрировал у Дельмонико. Рузвельт, Крайцлер и я тем временем занимались поиском поверхностей, достаточно гладких и твердых, чтобы удержать на себе такие отпечатки: дверные ручки, окна и даже вроде бы новая керамическая труба дымохода, тянувшаяся по одной из сторон десятиугольной башни в нескольких футах от тела. И она обещала принести нам некоторые плоды, поскольку Маркус сказал, что ленивый смотритель дал очагу внизу погаснуть несколько часов назад. Пристально осмотрев особенно чистый участок глазированной плитки на том уровне, где, по заключению братьев, наш убийца мог ввиду своего предполагаемого роста опереться на трубу, Маркус пришел в крайнее возбуждение. Он попросил нас с Теодором подержать небольшой кусок брезента, чтобы прикрыть участок от ветра с гавани. Затем быстро нанес кисточкой из верблюжьей шерсти угольную пыль, и нашему взору, как по волшебству, явились несколько смазанных отпечатков. Их положение точь-в-точь совпадало с гипотетическим наклоном тела убийцы. Достав из кармана пальто фотографическую карточку окровавленного большого пальца Софии Цвейг, Маркус приложил ее рядом. Ласло внимательно наблюдал за процессом. Темные глаза Маркуса расширились, пока он сличал отпечатки, в них вспыхнул довольный огонек и, обернувшись к Крайцлеру, детектив подчеркнуто сдержанно произнес: