Жизнь бабочки - Жанна Тевлина

Мама приехала из санатория посвежевшая и какая-то ожившая. Показывала фотографии.

– Представляешь, там у всех телефончики такие переносные. Так удобно!

– Ты что, первый раз увидела? У Пети тоже есть труба от работы.

– Труба?

– Так их называют.

– Мань, а они дорогие? Может, тебе купить? Это ж так удобно. И я тебя всегда найти смогу.

– Посмотрим…

– Ты знаешь, там врачи неплохие… Даже удивительно. Здесь таких внимательных нет… Советуют немного пообследоваться.

У Мани пересохло во рту.

– Зачем? Я не понимаю, ты что-то скрываешь?

Мама рассмеялась.

– Да ничего я не скрываю. Просто, знаешь, любят перестраховаться… Говорят, за неделю могут все сделать. Только в больницу надо ложиться. Так не хочется.

Положили ее так быстро, что Маня узнала об этом только на второй день. Они вышли в коридор, и Маня достала коробочку из сумки. Мама испугалась.

– Это что?

– Труба. Будешь мне отсюда звонить.

– Ты с ума сошла!

Мама как завороженная разглядывала коробку, которая казалась космическим предметом на фоне больничного интерьера.

– Сколько он стоит?

– Неважно, это тебе подарок на день рождения.

– Ой, Манечка, спасибо! Я его не освою.

– Как это не освоишь? И это говорит ученый человек, доцент кафедры истории. Стыдно, буквально…

– А помнишь, ты маленькая всем рассказывала, что родители у тебя наученные работники…

– Помню…

– А помнишь, как ты заставляла папу делать полоску света, и он каждый вечер мучился с этой дверью, чтобы не закрывалась?

Она все помнила, но обсуждать это не было сил. Воспоминания обычно засасывали, и потом было трудно возвращаться в собственную жизнь.

В детстве отец намаялся с этой полоской света. Маня боялась засыпать в темноте. Она тогда спала в смежной с родителями комнате, которую потом превратили в гостиную. Когда у нее гасили свет, она требовала, чтобы родители закрывали свою дверь неплотно, так чтобы виднелась полоска света из их комнаты, не слишком широкая, но и не узкая. Дверь не слушалась, захлопывалась, или, наоборот, распахивалась. Маня капризничала, папа вскакивал с кровати, виновато суетился, стараясь поскорее зафиксировать дверь разными деревяшками. Он не хотел, чтобы Маня нервничала. Так она и засыпала, глядя на полоску света.

Маму действительно выписали через неделю, не сказав ничего определенного. Маня сама разговаривала с врачом, но тот практически ничего не сказал. Нервное истощение, организм ослаблен, и всякие прочие возрастные изменения.

– Она не такая старая.

– Но и не такая молодая.

– И что делать?

– Больше отдыхать, витамины поколоть…

– Может, ей с работы уйти?

– Я бы не советовал. Работа держит в тонусе. Ничего такого страшного у вашей мамы нет. А вот сядет дома, начнет болячки искать.

Петя ходил раздраженный, ему казалось, что теща специально придумывает разные болезни, чтобы отвлечь Маню от семьи. Ей скучно, она и мается. А Маня наивная, ее легко напугать. У Пети как раз был трудный период на работе, и она знала, что сейчас ему особенно нужна Манина поддержка, но она не могла разорваться. Главное, чтобы он подождал, и скоро все встанет на свои места.

– Конечно, ее же не волнует, что с ребенком некому сидеть. Она с ней сроду не сидела. Даже не знает, что это такое.

Линка училась в школе в Беляево и жила с ними. Днем приезжала свекровь, часами мыла посуду, как будто бы у них квартировал полк солдат. Маню всегда раздражала эта ее способность находить грязную посуду. Создавалось впечатление, что она ее специально загрязняла, мыла, а потом опять грязнила. Как будто заняться больше нечем.

– Петь, я твою маму не критикую…

– Ха-ха-ха! Теперь это так называется.

Петя никак не мог простить того, что ее родители не сидели с Линкой, когда они жили вместе.

– Ты знаешь, я к твоим всегда хорошо относился… Чего нельзя сказать о них…

– Петь, я не хочу это обсуждать.

– Вот видишь! Ты оттуда чужая приезжаешь, накрученная…

Он резко встал и ушел в комнату. Она услышала звук телевизора. Позвонила маме, сказала, что доехала. Голос у мамы был хороший.

– Манюшь, ложись пораньше. Ты уставшая какая-то… И перестань нервничать. Все перемелется, мука будет…

Спала она плохо и опоздала на работу. Там, оказывается, началась планерка. Заходить было неудобно, и она сразу пошла в курилку. Туда постепенно стекался народ. Все пребывали в радостном возбуждении. Клеймили главного, перебивая друг друга. У Мани зазвонил мобильник, прервав кого-то на полуслове. Все недовольно оглянулись. Номер был мамин, а голос чужой.

– Але, это Маня?

– Да, а кто это?

– Здравствуйте, это сестра из поликлиники. У больной в телефоне только ваш номер записан. А вы ей кто?

Маня произнесла четко, чуть не по слогам:

– Это моя мама.

Главное, чтобы тетка поняла, с кем говорит, и тогда уже ничего не случится. Медсестра молчала.

– Ей плохо?

– Я пришла делать укол… Сегодня моя смена… Еще позвонила вчера, напомнила, что приду в двенадцать. Сменщица заболела, и на мне два участка. Она еще поблагодарила, сказала, что ее все устраивает. А тут прихожу, она лежит. Будто спит. Я окликнула – не отвечает. Тогда уж я пульс проверила…

Сестра тяжело вздохнула. Маня спросила:

– И что?

– Не было пульса… Я «скорую» вызвала… Вы уж приезжайте…

– Зачем «скорую»?

– Так положено.

Маня закричала:

– Подождите! А как вы вошли?!

– А дверь открыта была.

– Не может быть!

– Я сама удивилась. Звоню, звоню – никого. Ну, я дверь толкнула легонечко, она и открылась… Хорошая женщина была, ученая. Конфеты шоколадные всегда дарила. Я отказывалась. Я ж вижу, женщина не из этих, что воруют. Живет скромно. А она мне: «Шурочка, не переживайте, мне их студенты дарят».

Мама лежала на кровати, чуть-чуть повернув голову. Маня, не дотрагиваясь, слегка нагнулась, чтобы заглянуть ей в глаза. Ей показалось, что они неплотно прикрыты. Все это было нереально, будто случилось не с ней. Мама не могла умереть. Папа – мог, он долго болел, а мама всегда была здорова. Главное, она не собиралась умирать. Маня это чувствовала.

Маня до последнего не теряла надежды, что ее нынешнее, нереальное существование когда-нибудь закончится и они опять окажутся дома, вместе с мамой, как будто бы никогда не разлучались. Получается, она не успела, и теперь уже ничего нельзя переиграть.