Огонь и пепел - Джонатан Мэйберри

Бенни ждал, напрягшись всем телом, приготовившись к спору, ярости, отказу, которые, он знал, последуют. Рейнджер посмотрел мимо него на трех свирепых девушек на другой стороне рва. Потом повернулся и взглянул на зомов, которые уже были меньше чем в четверти километра от них. Наконец он посмотрел на оборванный кусок бумажки в своей руке.

— Ты делаешь все это из-за твоего друга? Из-за того парня, Чонга?

— Я делаю это, потому что этот мир тоже принадлежит нам. У вас нет права отстранять нас от сражения за него.

Джо сделал глубокий вдох и медленно выдохнул через нос.

— Дай-ка я кое-что скажу тебе, парень, — сказал он. — Из-за того, что мне нравился твой брат, я забуду, что ты пытался шантажировать меня.

— Спасибо, но это не шантаж, — рявкнул Бенни. — А если и так, я не могу позволить Чонгу умереть, не сделав все возможное.

Джо взглянул наверх, чтобы посмотреть, как высоко стоит в небе солнце.

— У вас есть час на подготовку. Один сменный комплект одежды, вода и еда на неделю, все имеющееся оружие. Встретите меня у моста со вторым куском записки.

Бенни запустил руку в карман, вытащил второй обрывок бумаги и отдал его Джо. Рейнджер улыбнулся.

— Как я и сказал — вам нужно больше верить в людей.

На расстоянии многих километров…

Мясные мухи кружились вокруг святого Джона, пока он стоял с руками за спиной: задумчивое выражение лица, а его темные одежды блестят от крови. Повара и помощники заняты убийством лошадей. Мародеры армии жнецов в это время обыскивали фургоны в поисках ценных товаров. Большая часть того, что торговцы привезли с собой, было греховным — книги в мягкой обложке, священные тексты десятка фальшивых религий, ювелирные украшения, антибиотики, игрушки, предметы роскоши. Вещи, благодаря которым людям хотелось наслаждаться жизнью, а это являлось оскорблением Танатоса — слава его тьме. Он ведь объявил, что все человечество должно умереть, что все, кто остался жив, оскорбляли этим бога. Кроме жнецов, которые знали, что по завершении великого очищения они откроют красные врата друг в друге и войдут во тьму, где их ждет огромное и вечное ничто.

Приказы святого были точными: никого не убивать.

Стрелы, остановившие конвой, попали точно в цель. Убили лошадей, ранили всех охранников. Эффект был предсказуем. Охранники, не знавшие нападений, увидели, как их товарищи слева и справа падают на землю. Они впервые повстречали стрелы и кровь, услышали визг, крики боли и страха, и дух борьбы покинул их. Они побросали оружие и стали просить пощады. Милосердия.

Лишь у пары охранников храбрость оказалась сильнее чувства самосохранения. Или, возможно, они верили, что достаточно сильны для противостояния. Один мужчина, латиноамериканец с широкой грудью, соскочил со своей умирающий теннессийской лошади. На нем было ожерелье из свадебных лент и ружье, из которого он выстрелил в первую волну Красных Братьев. Когда карабин опустел, он уронил его, вытащил девятимиллиметровый «Глок» и убил еще восемь жнецов, прежде чем новая волна врезалась в него. Мужчина упал. Он убивал и наносил удары ножом, который забрал у одного из Красных Братьев, а когда тот застрял в груди одного жнеца, он бился голыми руками.

Святой Джон приказал жнецам взять мужчину живым.

Так они и сделали, но плоть человека, которого притащили к святому, была уже испещрена дюжиной красных врат, и одной ногой он уже стоял во тьме. Это опечалило святого Джона. Боец был тем, кто мог стать отличным Красным Братом.

Святой Джон остановился над ним, сцепив руки. Остальные выжившие были связаны. Некоторых учили манерам, необходимым, чтобы пережить интервью со святым. Их крики наполнили воздух.

— Как твое имя, брат?

Латиноамериканец злобно посмотрел на него.

— Гектор Мехико, — прорычал он.

Потом он подчеркнул это рядом ругательств на английском и испанском, от которых жнецы вокруг святого Джона побледнели.

Святой проигнорировал слова и предложения невозможных физических актов.

— Ты умираешь, — сказал он. — Тьма жаждет тебя.

Гектор Мехико плюнул кровью на ботинки святого Джона.

— Может и так, pendejo[5], но я уложил двадцать твоих парней в могилу, так что поцелуй…

Даже наблюдавшие жнецы не видели, как святой Джон достал нож. Они заметили лишь смазанное движение, а потом латиноамериканец закричал, когда кончик ножа прорезал линию на его лбу.

— Нет, — сказал святой Джон, показывая ему нож. — Бравада и оскорбления не облегчат твой путь. Ты оскорбил моего бога. У твоей истории не будет героического конца.

Гектору пришлось сжать зубы, чтобы сдержать рвущийся наружу крик.

— Только если, — спокойно сказал святой Джон, — ты не окажешь простую услугу Церкви Тьмы.

Гектор ничего не сказал.

— Укажи мне лучший и быстрейший маршрут в Маунтинсайд.

Гектор покачал головой.

— Или в любой другой город.

Тишина.

Святой Джон вздохнул и дал сигнал своим жнецам.

— Приведите другого.

Они притащили раненого испуганного молодого человека. У него были светлые волосы и веснушки, и ему не могло быть больше восемнадцати. Жнецы поставили его на колени перед Гектором.

Святой остановился над парнем с ножом в руке.

— Мне нужно узнать путь к девяти городам, — сказал он. — Мне нужен лишь один из вас, чтобы узнать его. Указавшему путь не придется провести последние часы в мольбах о смерти. Этого человека примут в Церковь Тьмы, и он станет одним из нас.

Святой вытащил нож и позволил крови капнуть на землю между Гектором и юношей.

— Кто это будет?

Гектор прохрипел.

— Не делай этого, Лонни. Будь мужчиной… больно будет недолго…

Но святой Джон прервал его.

— О нет, братья мои, будет. Будет больно очень долгое и сладкое время.

Один голос говорил, умоляя рассказать.

Другой кричал, проклиная и оскорбляя жнецов.

И все это время святой Джон улыбался.

Джо организовал все так, что сирены отозвали зомов, и Бенни смог пересечь ров, чтобы отправиться собирать вещи. Когда Бенни с девушками вернулись к мосту с сумками, там уже стояло четверо новых охранников. Солдаты были бледнолицыми незнакомцами, которых Бенни никогда не видел раньше.

Когда он подошел ближе, один из них, мужчина с длинным лицом и поразительно голубыми глазами, положил руку на кобуру пистолета 45-го калибра. На его лице виднелись едва заметные следы почти сошедших синяков, а фиолетовый шрам тянулся через бровь. Казалось, что на него ушло восемь швов. На его форме было написано «Перуцци». Он проигнорировал Бенни, но одарил Лайлу смертоносным взглядом.