Черный лебедь - Звева Казати Модиньяни

Моссотти ожидал их, стоя на площадке перед гостиницей, укрывшись под непромокаемым рыбацким плащом. Он живо жестикулировал, показывая им, куда ехать. Микеле обогнул здание и подъехал к большому сараю, двери которого были распахнуты. Сарай этот поглотил автомобиль целиком – пространства внутри было достаточно, чтобы там можно было спрятать машину среди пустых ящиков и всяческого хлама.

– С приездом, синьор Монтальдо, – почтительно поздоровался Моссотти.

Он был услужлив, как всегда, но не мог скрыть своей нервозности.

– Что тут случилось? – спросил Эдисон.

– Синьора здесь, в гостинице. Она ждет вас и все вам объяснит. За машину не беспокойтесь, она в безопасности, по крайней мере, пока. Что касается дальнейшего, то мой человек уже предупрежден и сегодня ночью проводит вас до границы, – заверил он.

Страшно усталый и ничего не понимающий, Эдисон не стал задавать вопросов, а прошел в помещение с низким потолком, соединявшее кухню с винным погребом. Вдоль стены на полках выстроились в ряд бутылки с винами и ликерами. В углу была стойка с кофеваркой, а в глубине, между двух окон, буфет с тарелками, вазами для фруктов и стаканами. Несколько квадратных столов, покрытых пожелтевшими скатертями, с плетеными стульями вокруг них, довершали обстановку. Вышитые и накрахмаленные занавески были единственным признаком уюта в этой придорожной траттории с камином из грубого тесаного камня, в котором горели, потрескивая, дрова.

Печально сгорбившись, Эстер сидела на стуле рядом с огнем. На ней был серый шерстяной джемпер и синяя юбка в крупную складку. На светлых волосах играли отблески огня.

Эдисон остановился посреди комнаты и молча смотрел на нее. Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. Перед ней стоял незнакомый Монтальдо – усталый человек с отросшей в дороге щетиной, с осунувшимся от страданий лицом, в мятом костюме. Эстер охватила глубокая жалость к нему.

Она встала и сделала несколько шагов к мужу, протянув ему руки. Эдисон порывисто обнял ее, и они замерли так, прижавшись друг к другу.

– Садись. – Она придвинула для него стул к огню. – Нам надо поговорить.

– Что здесь происходит? Где дети? – спросил он, тяжело опускаясь на стул.

– Дети здесь, в комнатах наверху, и сейчас спят. С ними Анджелина, – объяснила Эстер.

– А Джильда? – поколебавшись, спросил он.

– Джильды… нет в живых. Немцы убили ее. Несколько часов назад, – со вздохом сказала Эстер. – Она в капелле. Там с ней Полиссена.

Она замолчала, и тишина подчеркивалась только потрескиванием пламени, которое втягивалось в каминную трубу.

– Что случилось? – едва слышно спросил он.

Эстер голосом, лишенным эмоций, рассказала ему о случившемся.

– Я должен видеть ее, – взволнованно сказал Эдисон. – Она мать моего сына.

– Фабрицио будет теперь жить с нами и носить твое имя, – сказала Эстер.

– Я должен видеть ее, – повторил он. – У Джильды должны быть достойные похороны. Прошу тебя, разбуди Фабрицио и проводи ко мне. Я буду ждать его на улице.

Эдисон поднялся, пересек комнату и вышел.

Они стояли на коленях, один рядом с другим, в капелле, освещенной свечами. После долгого молчания мужчина обнял за худенькие плечи мальчика, который неподвижным взглядом смотрел на бледное лицо своей матери.

– Ты знаешь, что было в том чемодане, который мама бросила в озеро? – тихо спросил он.

Фабрицио молча покачал головой.

– Она была знакома с партизанами?

– Мама всегда была только с нами, – едва слышно ответил он.

– Да, – согласился Эдисон.

Однако он знал сдержанность Джильды. Знал, с какой стыдливостью она относилась к рождению своего незаконного сына. Ни разу, даже намеком, не дала понять, что Фабрицио его сын, и, если бы не Эстер, этот ребенок жил бы сейчас где-то с бабушкой и дедушкой. Джильда носила в себе не одну тайну. Так же как и тайну своей любви к нему. Только теперь Эдисон осознал это.

Взволнованный, он взглянул на Фабрицио. Сдержанность мальчика, его полная достоинства скромность в этот трагический момент вызвали у него угрызения совести.

– Знаешь, Фабрицио, с этого дня я хотел бы быть твоим отцом, которого тебе всегда не хватало, – сказал Эдисон.

Фабрицио согласно кивнул головой. С умным и серьезным не по годам лицом, которое доброта делала очень похожим на Джильду, он был сейчас Эдисону ближе всех остальных его детей.

– Ты сможешь называть меня папой? – поколебавшись, спросил он.

– Я постараюсь, – ответил мальчик.

– Тогда пойдем в мой кабинет и позвоним священнику. Твоя мать будет временно похоронена на кладбище Белладжо. Но когда кончится война, мы перевезем ее прах в Модену, в капеллу семьи Монтальдо, – вставая, заключил он.

Он наклонился над телом Джильды и коснулся легким поцелуем ее лба. Потом взял мальчика за руку, и вместе они вышли из капеллы.

Эмилиано был страшно возбужден при мысли о переезде в чужую страну, об этом трудном и опасном путешествии, которое им предстояло. Им придется на лодке пересечь озеро, потом взбираться на горы, подвергаясь многочисленным опасностям. Закрывая глаза, он видел перед своим мысленным взором болотистый Сундарбан на Ганге, описанный Эмилио Сальгари,[4]излюбленное убежище тигров, носорогов и крокодилов, а себя сражающимся в джунглях с тугсами и спускался с облаков на землю, лишь обнаружив перед собой вместо храбреца Каммамури мирное и невыразительное лицо трактирщика Моссотти.

– Ялик готов, – сказал Моссотти, остановившись на пороге комнаты, занятой семьей Монтальдо. – Рыбак ждет вас.

Яликом он называл рыбачью лодку, медлительную и прочную, которая, при всей своей неказистости, была устойчивой и могла перевозить немалый груз. Кроме семьи Монтальдо: пятерых детей и двоих взрослых – на него должны были погрузиться еще одна синьора из Милана и мужчина, который подоспел в последний момент. Моссотти не дал никаких объяснений по этому поводу.

Эдисон вышел из траттории первым со спящей Лолой на руках. За ним шли остальные дети и последней Эстер.

– Я пойду вперед, – сказал трактирщик. – Вчера вечером немцы ушли позднее обычного и напились как никогда. Можно надеяться, что сегодня ночью они спят как убитые.

Патруль был предусмотрительно нейтрализован местным винцом, некрепким на вкус, но предательски действующим на организм.

На бегстве в Швейцарию настояла Эстер. Эдисон согласился с ней, а дети восприняли все это как захватывающее интересное приключение. Никто не знал, сколько людей было вовлечено в эту операцию, сколько незримых помощников способствовали их бегству. Трактирщик, лодочники, проводники, которые поведут их через горы, и еще какие-то таинственные люди, организовавшие все это. Органист церкви Сан-Джакомо был одним из них.