Такой я была - Смит Эмбер

– И чем ты мне можешь не нравиться? – спрашиваю я.

– Понятия не имею, – он скрещивает руки на груди, – чем я тебе могу не нравиться?

– Я такого не говорила. Ты мне не не нравишься.

Он кивает и смотрит в небо. Открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут из-за двери нас нетерпеливо окликает Камерон:

– Хватит перекуров, надо готовиться к этому чертовому тесту! Серьезно. – И хлопает дверью.

– Ладно, – смеется Стивен. – Надо готовиться к этому чертовому тесту, – повторяет он, передразнивая Камерона, и я понимаю, что совсем здесь не лишняя. Я тушу сигарету, и мы возвращаемся в дом.

У меня было пятнадцать парней. Иногда кажется, что это слишком много, иногда – что слишком мало. Но каждый следующий уводит меня все дальше от себя прежней. Я проделала такой путь, что иногда думаю – может, уже пора остановиться? Ведь от той маленькой испуганной тихони с кларнетом, веснушками на щеках и вечно растрепанными волосами не осталось и следа. И ее большой секрет уже не так важен. Это было так давно – будто и не было вовсе.

До моего семнадцатилетия всего месяц, точнее, двадцать два дня. А значит, мне почти восемнадцать, то есть я почти взрослая. Мне уже можно прогуливать последние уроки и заниматься тем, чем я сейчас занимаюсь с каким-то парнем на заднем сиденье чьего-то потрепанного «доджа», который пахнет, как кроссовки, пожеванные собакой. И ничего, что весной я завалила Академический оценочный тест. Подумаешь. Все у меня отлично.

Я открываю боковую дверь и прыгаю на мокрый тротуар.

Смотрю на него еще раз, пытаясь запомнить его имя, прежде чем захлопнуть дверь. Хотя какая разница? Я шагаю по парковке для учеников, и каблуки сапог цокают в такт биению моего сердца, которое все еще колотится после секса с парнем, чьего имени я не знаю и знать не хочу, чье лицо уже вспоминаю с трудом. Я все еще чувствую прилив адреналина, заряжающий меня энергией. Лечу как на крыльях. Смотрю на часы в телефоне и ускоряю шаг. Мара уже ждет и встречает меня улыбкой.

– Привет! – Она стоит у машины с водительской стороны. Я встаю рядом. Как всегда, она вручает мне уже зажженную сигарету с отпечатком губной помады на фильтре. Мы пережидаем, пока основной поток машин покинет стоянку, чтобы не толкаться на выезде.

– Где была, подружка? – Мара выпускает струйку дыма и смеется. Ей ли не знать, где я была.

– Не знаю. Нигде, – я пожимаю плечами.

– Угу, – бормочет она с сигаретой в зубах, стряхивая пепел с кофты. – Нигде с кем-то особенным, надеюсь? – В ее голосе радость и надежда; наверное, думает, что мне встретился кто-то особенный, как и ей.

– Ничего особенного в нем точно не было. – Не знаю, зачем это сказала, сразу же пожалела об этом. Неподходящая тема для болтовни на автостоянке.

– Знаешь, Иди… – начинает Мара, но отводит взгляд и не договаривает. Перебросив волосы через плечо, оглядывается на парковку. Клюквенно-красный цвет отрос и теперь из-под темных прядей кое-где выглядывают розовые. Каким-то образом ей удалось гармонично и незаметно перейти от стиля странной девчонки с красными волосами к новой роли: теперь она крутая экстравагантная богемная красотка.

А я… раньше была я и слухи обо мне, а теперь осталась только я. Потому слухи больше не слухи: они стали реальностью. Они стали мной.

– Знаешь, Иди, у Камерона есть друг… – снова заводит она, но я не даю ей договорить.

– Нет, Мара. – Не глядя на меня, она несколько раз стряхивает пепел о боковое зеркало. – Извини, я просто… мне это неинтересно. Но все равно спасибо.

– Как скажешь. Ладно. Неважно. Забудь. – Она надевает темные очки, и челка падает на лоб. – Какие планы на вечер?

– Вы вроде с Камероном встречаетесь? Разве у вас не сегодня свидание?

– Нет. Сегодня он со Стивом. – Пауза. – Между прочим, Иди, Стив хороший парень, и он.

– Да-да, я в курсе, – снова не даю ей закончить. – Но мне это не нужно. Правда. Особенно если речь о Стивене Райнхайзере, ясно?

– Ладно, ладно. Тогда, значит, девичник? – Подруга улыбается и поднимает брови. – Давненько у нас их не было. Будет здорово. Закажем еду на дом, устроим киномарафон? – Она смеется, оглядывая пустеющую парковку. – Звучит весело, правда? – Она кивает, садится на место водителя и закрывает дверь, дав понять, что разговор окончен.

Как всегда, мы выкуриваем еще одну сигарету на двоих и врубаем музыку на полную, чтобы не слышать своих мыслей и всего, что осталось невысказанным.

Когда мы подъезжаем к моему дому, подруга поворачивается ко мне.

– Приходи после ужина, ладно? И, может, принесешь что-нибудь… что поможет расслабиться? – с улыбкой намекает она.

– Заметано, – отвечаю я. С тех пор как Мара проколола нос и выкрасила пряди в розовый, парень с бензоколонки предпочитает общаться со мной. Видимо, у него более традиционные вкусы.

Дома тихо. Мара выезжает на дорогу, и звук мотора постепенно исчезает вдали. Наступившая тишина слишком безмолвна и пуста. Этот дом кажется покинутым и населенным лишь призраками. Но эти призраки – мы сами, наша история, то, что случилось в этих стенах.

Достав из буфета треснутую керамическую кружку с цветочками, из которой больше никто не пьет, наполовину наполняю ее джином, который Ванесса хранит в углу шкафчика с пряностями. Можно подумать, за пакетиками с мятой, острым перцем и винным камнем не видно громадную стеклянную бутыль, не видно, что в ней, и непонятно, для чего она там. С треснутой кружкой иду в гостиную, включаю телевизор погромче, закрываю глаза и уплываю.

Открыв глаза, замечаю, что тени удлинились. Кружка почти перевернулась – я чуть ее не выронила. Выпрямляюсь и смотрю на часы: 17:48. Ванесса с Коннером вернутся с минуты на минуту. Я допиваю джин, задержав во рту последний глоток, споласкиваю кружку и ставлю ее в посудомойку. Потом вываливаю учебники из рюкзака на пол своей комнаты и кладу на их место сменную одежду, зубную щетку, расческу и косметику.

На кухонном столе блокнот, а в ней написанная синей ручкой записка Ванессы еще с прошлых выходных:

Ушла в магазин… Еда в холодильнике.

Люблю тебя,

Мама

Я вырываю листок и пишу свою записку. В последнее время мы общаемся только так.

Переночую у Мары. Позвоню утром.

И.

Вечер проходит как в тумане. Еду мы заказывать не стали. Кино смотреть тоже. Сели на пол в комнате у Мары и стали пить. Потом еще. А потом еще, пока ничего не осталось.

– Доброе утро, – бормочет Мара, и я слишком быстро выпрямляюсь.

– О боже, моя голова! Тише, – ворчу я. Вчера я уснула или вырубилась? Не помню.