Изгнанник - Жюльетта Бенцони

Вынырнув из глубины этих влажных воспоминаний, Гийом ощутил сильную головную боль и острую, ноющую боль в ногах, зато по их вполне земной интенсивности он догадался, что находится ни в чистилище, ни в аду. Но палачи были где-то рядом, эти зеленые злые существа, одно из которых тянуло его за лодыжку, как будто хотело оторвать ее. Правда, никакого пламенного ореола не светилось вокруг этих демонических фигур, но время от времени они пропадали, растворяясь, как длинные вытянутые стебли, в сером предрассветном тумане. Затем мучения еще более жестокие, чем прежде, возобновились, и Гийом снова забылся в беспамятстве.

Сколько времени прошло, прежде чем ему снова удалось вынырнуть на поверхность вопреки густому туману, заполнившему весь его мозг? Гийому показалось странным устройство из толстых веток, поднимавшее его над уровнем пола. Жилище, в котором он находился, напоминало ему хижину угольщика, но с таким низким потолком, что в полный рост выпрямится было невозможно. Но как же тогда?.. На коленях?

Гийом лежал на каком-то возвышении, достаточно сухом, как ему показалось, под пальцами оно шуршало, как бумага. Может быть, листья камыша? Но как только он попытался повернуться на бок, болезненный спазм в желудке вызвал приступ тошноты, его голова запрокинулась, напомнив ему почему-то тот единственный раз, когда с ним случился приступ морской болезни. В конвульсиях Гийом откинулся навзничь. Тень, более плотная, чем другие, шевельнулась в углу, и он понял, что не один в этой хижине, что кто-то есть рядом с нем.

– Лучше не двигайтесь! – голос был низкий и хриплый. – Вы только сделаете себе больно…

– Я хочу пить…

– Это от лихорадки. Я бы хотел дать вам воды, но она здесь очень плохая. Лучше дождаться, когда приедет Сова. Она говорила, что привезет…

– Дайте мне хоть глоток! Я горю…

– Ну как хотите, вам видней!

Несмотря на огонь, который жег его изнутри, Гийом не смог сделать и глотка. Вода имела ужасный привкус тины и гнили. Но движение разбудило боль, в плену у которой находилось все его существо. Только руки, казалось, были невредимы. Слегка повернув голову, Гийом пытался рассмотреть этого человека, но тот уже отодвинулся и опять растворился в сумеречном окружения.

– Где я нахожусь?

– Зачем вам это знать, если вы все равно не сможете выйти? В каком-то смысле вы у меня дома.

– Тогда кто вы такой? Я вас знаю? Я не могу даже разглядеть ваше лицо…– Оно вам ни о чем не скажет… И мое имя тоже.

– Но все-таки… Что я здесь делаю?

– А вы ничего не помните?

– Нет… Мне кажется… O! такая боль в голове!..

– Тогда забудьте о ней. Так всем будет лучше. И потом вы слишком много говорите!.. Поберегите силы на вечер…

Гийом попробовал приподняться еще раз, но новый приступ боли вновь опрокинул его на камышовую подстилку.

– Мои ноги!..

– Они сломаны… обе! Мы приведи их в порядок, я и Сова. Постарались, как только могли. Ведь я умею накладывать шины…

Тремэн, прерывисто дыша, опять погрузился во мрак физических страданий. Температура, должно быть, поднялась, лихорадка усилилась, так как он начал стучать зубами. Ему было холодно, хотя голова его горела. Он машинально скинул с себя плохонькое одеяло, которым пытался укрыть его человек.

– Постарайтесь лежать спокойно! Я сейчас вернусь. Пойду посмотрю, чем там Сова занимается…

Гийом не ответил. Закрыв глаза, он безуспешно пытался соединить две мысли, но усилие было настолько утомительным, что Гийом бросил это занятие и забылся в полусне. Некоторое время спустя он услышал молодой женский голос:

– О, Пресвятая дева! Бедный месье! В каком он состоянии! Мы не имеем права его здесь держать! Надо отвезти его в деревню…

– Чтобы меня обвинили в убийстве и повесили? Ты потеряла голову, малышка.

– Нет повода вешать тебя, Николя. Ты же не хочешь ему зла и потом, ты ведь его не убивал! Ты стрелял в его коня, когда выслеживал оленя, и это правда… А пока надо его согреть. Он весь дрожит. Я принесла немного супа, кожуры и воды из источника. И еще чистое белье для перевязки. Но ты должен разжечь огонь. Тебе следовало сделать это еще вчера ночью, когда ты его притащил. Я тебе уже говорила об этом…

– А я тебе снова повторяю: в темноте огонь виден издалека, а днем можно заметить дым. Я не стану разжигать огонь!

– Если ты не будешь меня слушать, он в самом деле умрет. Стоило ли в таком случае трудиться тащить его на своем горбу, а потом везти сюда на лодке? Оставил бы лучше там, рядом с трупом его лошади…

– Уверен, что было бы лучше выбросить его в болото, но когда я увидел, что он еще жив, то не смог…

– Это делает тебе честь, но теперь заканчивай свое дело и помоги мне справиться с моим. Зажигай… Никто не увидит твой огонь! Из-за этого дождя, который льет как из ведра вот уже сутки подряд, болото выросло почти вдвое… И потом, у этой старой кучи камней такая дурная репутация!

Когда заполыхало пламя, Гийом очнулся и, оглядевшись, понял, что за стены хижины он принял нагромождение вязанок хвороста, опирающихся на внутренний свод пещеры. Пламя огня осветило фигуры двух человек, но он еще плохо их различал. Сознание Гийома прояснилось в тот момент, когда один из них рассказывал об убитой лошади. И вдруг его охватило страшное отчаяние. Следующая вспышка пламени костра осветила в его памяти страшную картину, огромный скакун на бегу останавливается и начинает оседать на землю, а сам он, выбитый из седла, на всем скаку падает и разбивается. Али!.. Может ли такое быть, что Али мертв, что этот ужасный человек застрелил его?.. Он услышал свой слабый голос:

– Мой конь… он где?

Ответила ему девушка. Она подошла и, наклонившись, поднесла к его лицу миску с дымящейся едой. Одной рукой держа миску, она попробовала другой приподнять ему голову:

– Вот, выпейте. Вам станет лучше!.. Ну а ваша лошадь… Он это сделал не нарочно. Он сидел в засаде. Дело в том, что он выследил оленя и ждал его на тропе, а в этот момент появились вы. На крестике моей матери могу вам побожиться, что он не хотел вам зла! Николя не злодей, нет…

Не в силах сдержать слезы, Гийом глотал их вместе с густым бульоном из трав и овощей. Сидевший в отдалении человек тоже пил бульон. Вид у него был такой, будто все, о чем говорилось, совершенно его не касается. По длине его согнутых ног можно было догадаться, что он высокого роста. Широкий плащ из овечьей шкуры не скрывал его худобы. Добавьте к этому обезьяноподобное лицо, наполовину закрытое грязной бородой. Не старый, на вид ему было лет тридцать, не больше. Морщины, которыми было испещрено его лицо, появились не от старости, а от выражения бесконечной тоски.

– Почему он не хочет сказать мне, где мы находимся? Зачем он перенес меня сюда, если в самом деле не хочет мне зла?

– Нужно было обязательно отнести вас в укрытие – дождь так разошелся… Он сделал как лучше. Вы такой большой и тяжелый, а он нес вас на своей спине…