ВИЧ-положительная - Кэмрин Гарретт

Я искоса смотрю на Дейва.

— А кто сказал, что у меня есть парень?

— Отец болтал по дороге из аэропорта. — Он закатывает глаза, будто я — идиотка. — Я все слышу. В общем, некоторым парням нравятся цветы. А если ему не нравятся, то купи, просто чтобы от него избавиться.

Я фыркаю, и бабушка поворачивается ко мне.

— А что случилось с косичками, ми амор? — спрашивает она, запуская руку в мои кудряшки. Я чувствую, как ее пальцы путаются в волосах, хоть она и не подает виду. — Тебе с ними было так хорошо.

— Бабуля… — начинает Дейв. Что мне в нем нравится, так это то, что иногда он понимает меня без слов.

— Оставь Симону в покое, — говорит дедушка, цокая языком. — И не надо за столом трогать ее волосы.

Поймите меня правильно: я люблю бабушку с дедушкой. Но есть вещи, которые они не могут понять. Бабуля, например, слишком озабочена моими волосами, а дедуле не по себе от того, что у меня ВИЧ. Он до сих пор мешкает, прежде чем меня поцеловать. Наверняка он думает, что я не замечаю, но не заметить это сложно. Он берет мою голову обеими руками и смотрит, как будто не знает, целовать или нет.

Раздается звонок в дверь. Отец поворачивается ко мне и выжидающе смотрит.

— Что? — Я озираюсь по сторонам. — Все уже здесь.

— Майлз же собирался зайти на десерт, — медленно произносит папа. — Ты что, не помнишь?

Черт. Я так увлеклась жалостью к себе, что напрочь об этом забыла. Вообще, это была папина идея, но Майлз ее с радостью подхватил. Я не против с ним увидеться. Вот только встреча с ним сегодня кажется плохим знаком. Я со вздохом встаю из-за стола.

— У Симоны есть молодой человек? — доносится сзади голос бабули. — Да она же еще ребенок.

Я закатываю глаза и распахиваю дверь.

— Привет. — На пороге стоит Майлз. На нем белая рубашка, в руках — букет цветов. — Я не слишком рано?

Он заглядывает в дом широченными глазами. По-моему, я еще не видела его таким взволнованным.

— В самый раз. — Я оборачиваюсь. Наверняка все родственники сейчас сюда смотрят, выжидая, когда я подвинусь, чтобы разглядеть его получше. Я шагаю за порог и закрываю за собой дверь, оставив лишь маленькую щелку. Майлз замирает, и я наклоняюсь вперед. — Все просто чудесно. Не переживай.

На крыльце нас никто не заметит, особенно если мы быстро. Я мягко его целую, чуть сминая между нами букет. Его губы на вкус как праздничная подливка к индейке. Он нежно поглаживает рукой мою шею. Я думала, что после того раза у него на кухне я успокоюсь, но я лишь еще больше его хочу. Хочу больше на коленях и больше у него в комнате, больше прикосновений, долгих поглаживаний и затуманенных глаз, больше экспериментов: что нравится, а что — не очень.

— Не верится, что я могу тебя целовать, — шепчу я, отступая назад. У него на шее засос, еще с прошлого раза. Я поднимаю ему воротник, на секунду задерживая руку у шеи. — Мне это очень нравится.

— Угу, у тебя вроде ничего так выходит, — говорит он, за что тут же получает от меня в бок. Его губы подрагивают, он всматривается в мое лицо. — Симона…

— Давайте заходите уже, — кричит тетя Камила. — Десерт ждет!

Я вздыхаю и жестом зову его за собой.

— Так, моих родителей ты знаешь. Бабуля болтает без умолку, можешь даже не пытаться что-нибудь сказать. Тетя Камила очень модная, как Виктория Бекхэм, но не такая вредная. А вот с дедулей будь повнимательнее, и, может, еще с Дейвом.

— Это твой брат?

— Ага. — Я хлопаю его по плечу. — А ты быстро схватываешь.

Внутри все уже переместились в гостиную, где разложены фотоальбомы. Запах кофе смешивается с запахом пекана, карамели и яблок.

— Вот и парень, — невозмутимо объявляет Дейв.

Дедушка прищуривается.

— Э-э, угу. — Майлз прочищает горло. — Меня зовут Майлз Остин. Рад познакомиться.

— Это нам цветы? — подскакивая, спрашивает отец. Он берет букет, хлопая Майлза по спине. — Так любезно с твоей стороны.

— Надеюсь, ты хорошо обращаешься с Симоной, — говорит дедушка, помешивая ложкой кофе. — А то у меня много историй о том, что мы делали с парнями Камилы, когда она была помоложе.

— Подвешивали вверх тормашками, — поддакивает тетя Камила, постукивая вилкой по краю тарелки. — Прямо под мексиканским флагом, чтобы все в районе знали, что мы не шутим.

Майлз шумно сглатывает. Будь это кто угодно другой, я бы с радостью смотрела, как он смущается. Но это Майлз, поэтому я обнимаю его за талию и показываю тете Камиле язык.

— Если он нравится Симоне, значит, он достойный молодой человек, — цокая языком, говорит бабушка. — Иди сюда, садись. Мы тут смотрим фотографии Хавьера.

— Это мой отец, — поясняю я Майлзу, усаживаясь рядом с бабулей. — А папа — это Пол.

— Вообще-то мое имя все еще мистер Хэмптон, — говорит папа, сощурившись.

Бабуля с головой ушла в альбомы и никак на это не реагирует. Она показывает на детскую фотографию отца, где он буквально утопает в белой крестильной рубашке.

— Какой же он хорошенький. — Она качает головой. — Подумать только, а ведь он мог быть Валерией.

Я изумленно поднимаю бровь.

— Что-о?

— Мы все думали, что будет девочка, — объясняет тетя Камила, поглядывая на отца. Он молча отпивает глоток бренди. — Я так радовалась сестренке. Мама уже и имя выбрала.

— Я всегда хотела дочку Валерию, но твой дедушка назвал ее Камилой. — Бабуля бросает на него грозный взгляд. — И тогда мы начали ждать второго ребенка. Я думала, что будет еще одна девочка, а родился Хавьер.

— Ты как будто разочарована, — с едва заметной улыбкой комментирует Дейв.

— Ну, мы его все равно любим, — заявляет дедушка и берет свой бокал. — И не только потому, что должны.

Папа посмеивается, переворачивая страницу. На фотографии мои отцы, но такие молодые — на вид им столько же лет, сколько мне сейчас. Ладно, может, я немного преувеличиваю, но выглядят они очень молодо. Отец в пиджаке, на голове папы красуется огромное афро. Куда лучше, чем у меня.

— Вы только посмотрите на эти «Чудесные годы» [10], — говорит тетя Камила с легкой улыбкой на губах. — Сколько же вам тут лет? Просто не верится.

— Это когда вы только познакомились? — спрашиваю я. Я уже видела все фотографии, но иногда в них путаюсь. С ума сойти, как они повзрослели, сколько лет они друг друга знают… На фотографии они просто стоят, прислонившись к стене, как два другана. Не знаю, как долго длился этот период.

— Я переехал в Нью-Йорк, Хавьер тогда еще жил там, — говорит папа, поглаживая подбородок. — Я впервые попал из Северной Каролины в другой штат и никого там не знал. Пока я учился, твои бабушка с дедушкой стали мне второй семьей, а остальное — уже история.