Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой - Анат Гарари

– Я была снаружи, возле дверей, – отвечает Това. – Он родился через тридцать шесть часов; эпидуральную анестезию она получила… я не помню точно, когда, но до этого она много часов очень страдала. В конце концов родился мальчик, как и обещали, крупный, в точности как она; я думаю, это в генах.

– Нет уж, расскажите сначала! – протестует Орна, – не скупитесь на подробности!

– Вот уж в чем точно не будет недостатка, так это в подробностях, – смеется Това, – я помню каждую минуту! Я не думала о том, что она должна родить. Правда, назначенный срок уже прошел, но я была слишком занята своими делами. Впрочем, почему я говорю «слишком»? Я была занята моей работой, изучала какую-то статью. Это началось между пятницей и субботой, и я вначале обрадовалась, что мне не придется пропускать работу. Они позвонили мне в субботу рано утром, – хотя Ширли мне говорила до этого, что они сообщат только после того, как он родится, – и сказали, что схватки начались примерно в четыре утра и что они – по дороге в больницу. Положив трубку, я поняла что не в состоянии сидеть, сложа руки, и ждать; и что время пройдет быстрее, если я займусь чем-нибудь. Поэтому я продолжила работу над статьей. Через какое-то время они сообщили, что их не оставили в больнице и они возвращаются домой. Я спросила Ширли, хочет ли она, чтобы я пришла, и она ответила, что да, потому что ее муж хочет немного поспать, а она не хочет оставаться одна. Естественно, я все бросила и помчалась к ней. Мы сидели и засекали время между схватками. Внезапно перерывы резко укоротились, а боль резко усилилась. Она очень страдала, и я сказала, что нечего ждать, пусть разбудит мужа и едет в больницу. Это было уже вечером, я поехала домой и пошла спать. Из той ночи я не помню ничего, скорее всего, я в конце концов заснула. Я проснулась очень рано. Естественно, я ничего про нее не знала, но звонить не хотела, а поэтому села и стала ждать. Я ничего не могла делать, а просто сидела, уставясь на телефон, и ждала; даже читать я была не в состоянии.

Ее голос звучит громче и жестче, чем вначале; от улыбки не осталось и следа.

– Своих ощущений я не помню. Я уже не раз замечала, мой мозг обладает интересным свойством: все события, связанные с паникой или страхом, стираются в моей памяти начисто. Но свои роды я не забуду никогда, хотя прошло уже тридцать три года после первых и девятнадцать после последних. Между прочим, во второй и третий раз я совсем не страдала. Короче, я сидела дома и ждала. В половине девятого позвонила Галь, моя младшая дочка. Оказывается, она получила отпуск из армии – у нее отличный командир – и всю ночь провела с ними в больнице. Честно говоря, меня это сильно задело, почему ей можно быть с Ширли, а мне нельзя?! Но я тут же попыталась себя уговорить, что, несмотря на разницу в возрасте, они настоящие подруги, каждый день говорят по телефону; у них между собой намного больше общего, чем со мной – так, во всяком случае, они думают – и я не должна завидовать. Неважно. Галь сказала мне, что Ширли в родильной палате, что есть открытие на четыре пальца, но ничего не продвигается, что ей сделали анестезию, она нормально себя чувствует и что она просит меня приехать ближе к полудню, потому что, по словам врачей, это займет еще несколько часов. Естественно, я обрадовалась, что она хочет, чтобы я пришла. Забежала на работу отдать что-то срочное и уже в час дня я была в больнице. Когда я зашла в родильную палату, Ширли сидела на кровати и выглядела очень даже хорошо для роженицы, у которой схватки. Все было совершенно иначе, чем когда-то, в мое время. Мы сидели там, и ничего не двигалось. В какой-то момент к нам присоединился Юваль, мой сын; он все это время был на связи с моим мужем, который вернется из заграницы только на следующей неделе. Я, в отличие от Орны, не была в состоянии говорить по телефону ни с кем: ни с ним, ни с моей мамой. Я слишком нервничала. На каком-то этапе мы спустились в кафе перекусить и принести что-нибудь мужу Ширли. В это же время позвонили и вызвали Галь назад на базу. Бедняжка, она так хотела остаться до конца! Честно говоря, я даже не помню, остался ли Юваль или тоже ушел – для меня в тот момент существовала только Ширли! Когда я вернулась в отделение, оказалось, что есть прогресс, и…

Това делает глубокий вдох и продолжает в полной тишине:

– Палата была заперта, и я поняла, что Ширли рожает. Я прижалась ухом к дверям и слышала, как она стонет. Она очень-очень мучилась. Я тоже мучилась, – улыбаясь, вполголоса добавляет она, а затем, посерьезнев, спешит продолжить. – Это так тяжело стоять одной по ту сторону дверей! Мне кажется, что уж лучше находиться возле роженицы, чем слышать снаружи ее плач и стоны. Я все время колебалась между – стоять, прижавшись ухом, и – отойти подальше, не слушать, не слышать и не знать. Там сидели целые компании, ели, беспрерывно говорили по телефону; и во всем этом семейном тарараме мне одной было еще тяжелее. Его родители живут далеко, они не смогли приехать. Вдруг я услышала ее крик. Это было просто невыносимо – чувство беспомощности, когда моя дочь кричит от боли, а я ничего не могу сделать, мне нечем ей помочь! Наконец, примерно в четыре часа я услышала плач ребенка и поняла, что все закончилось. В первый миг мне показалось, что это в соседней комнате, но буквально через минуту меня впустили и показали новорожденного. Этого я почти не помню – еле-еле. Интересно, я хорошо помню предыдущий вечер, даже утро… а больше – ничего. После того как она родила, я не помню ничего!

Това морщит лоб.

– …Я пытаюсь вспомнить… Я помню только коридоры. Всякие технические детали я, да, помню. Помню, что позже ходила в отделение для новорожденных и… Не помню… На следующий день в обед, когда Ширли спала, мы с ее мужем и его мамой поехали покупать все необходимое. Вот видите, опять я помню, что мы делали, но я абсолютно не помню, что я чувствовала. Ничего! В больницу приходило полно гостей, а я поехала к ним навести порядок. Моя мама накупила всевозможных продуктов, и мы заполнили им холодильник. Я уже вам говорила, я помню массу подробностей, но – никаких эмоций. Никаких! Это не в моем характере. Галь смогла освободиться к вечеру и очень расчувствовалась – дали себя знать долгое напряжение и нервы – и это было очень трогательно, но я лично так не могу. Я – человек дела. Я не думаю, что я чувствую меньше других, я просто проявляю это по-другому, хотя мои дочки считают, что я слишком холодная; и Ширли мне это даже не раз говорила. Но это неважно, главное – она в порядке, он – в порядке. Вот и вся история.

– Ну, а что с вами? – улыбается Рут.

– И я в порядке. Рада, что все это закончилась. Рада, что была там, в конце концов. Это действительно незабываемый день!

– Ну вот и отлично, чтобы было в добрый час! – Орна вытягивает ноги и откидывается на спинку стула, – Это выматывает, все эти переживания! Теперь я начинаю чувствовать усталость.

– На кого они похожи? – спрашивает Мики обеих.

Това пожимает плечами.

– Я даже не могу сказать. Родители зятя говорят, что он копия их сын в этом возрасте. Мне он чем-то напоминает Ширли, что-то во взгляде. Не знаю, пусть немного подрастет.

– Я тоже сразу начала разглядывать малышку, – оживленно кивает Орна, выпрямляясь на стуле, – на кого она похожа, на кого не похожа… может, получила что-то… может, у нее наш подбородок, может, наша улыбка?! Все это делают! Это получается непроизвольно, это – инстинкт!