Victory Park - Алексей Никитин

– Понятно.

– Завтра здесь будет крутиться опер, задавать вопросы: с кем он в этот день встречался, кого искал в парке, кого ждал… Надо, чтобы несколько человек назвали фамилию Багилы. Сделай это аккуратно, не дави ни на кого, просто напомни между делом, что убитый вчера с этим Багилой стрелку забил как раз на то время, когда его грохнули.

Алабама слушал Бубна, и картинка, дробившаяся в его сознании после утреннего звонка Торпеды, наконец начинала складываться. Понятно, что даже простого упоминания имени беловодского грека полковник в этом деле не допустит. Достаточно какому-нибудь внимательному менту сопоставить время появления в Киеве Бубна и Торпеды, как у следствия непременно возникнет сразу несколько неприятных вопросов к полковнику. Конечно, это должен быть не мальчишка из Днепровского РОВД, тут нужен важняк из следственного управления МВД, тяжеловес, способный бить в этот тугой и опасный бубен.

У Алабамы наконец появится оружие против Бубна, но их отношения от этого обострятся до предела, потому что начальник РОВД не потерпит никакой зависимости. Сейчас, пока Торпеда сидит дома с разбитой мордой, Алабаму убрать сложно, но пройдет несколько дней, пройдет неделя – и все изменится. Значит, у него в запасе только неделя.

– И вот еще, – Бубен отодвинул чашку и встал. – Подыщи пару надежных ребят. Когда тут все уляжется, мы к гашишу и колесам добавим героин. Пробился хороший канал, так что работы прибавится.

– Вот как, – неопределенно заметил Алабама и даже постарался сделать вид, что новость ему интересна. На самом деле это была паршивая новость, потому что героин – не косяк с анашой, за ним мгновенно приходят настоящие проблемы. Фарцовка – дело само по себе немного нервное, так зачем еще нагнетать? Когда в парке появится героин, здесь будет уже не до фарцовки, потому что обычный, спокойный покупатель в парк больше не пойдет. Но Бубен считает другие деньги и считает их иначе, а потому для него героин интереснее мирной торговли фирмой и самостроком.

– Именно так, – с напором подтвердил полковник, расслышав в интонациях Алабамы не то неуверенность, не то неудовольствие. – Все! Большой привет с большого БАМа!

Бубен хлопнул Алабаму по плечу и ушел вглубь парка, в сторону озера.

Глядя вслед полковнику, шагающему на место убийства Вили, Алабама даже лучше Бубна знал, что того тоже ждет несколько непростых недель. Сейчас он попробует подставить Багилу, и это может стать его главной ошибкой. Видимо, Бубен еще ничего не знает о старом, иначе дикая мысль вывести следствие на младшего Багилу не пришла бы ему в голову. Сделав это, он прихлопнет себя сам, Алабаме останется только все рассказать старому, а потом можно будет занять место в зрительном зале. Максим Багила все сделает сам.

Официант унес недопитый чай и поставил на столик манты. Несколько минут Алабама смотрел, как горячий ароматный пар поднимается над тарелкой, и вдруг понял, что не может сейчас даже видеть свое любимое блюдо и тем более не в силах есть в одиночку.

Телефон Каринэ молчал, и это злило и одновременно тревожило Алабаму. С тех пор как вчера она ушла из «Олимпиады», от Каринэ не было ни известий, ни звонка, ничего.

Вернувшись на Красноткацкую, Бубен затребовал все документы по убийству в парке «Победа» и вызвал капитана Падовца, которому поручили дело.

Падовец был лысеющим тридцатисемилетним блондином с характерной внешностью матереющего бюрократа. В каком-нибудь райисполкоме, например, в отделе распределения жилплощади, он смотрелся бы как родной со своими роговыми очками и намечающимися брылями.

Падовец всегда чутко ловил настроения начальства. Когда Бубну было нужно, Падовец оформлял дело за считаные дни, но если он понимал, что шеф не хочет спешить, то мотал его месяцами, убедительно объясняя, почему все так тянется, а результата нет и конца не видно. Падовец не ждал прямых и определенных команд – и этим был очень ценен, а в деле об убийстве в парке Бубен не хотел ничего говорить напрямую. Тут требовалась чуткость исполнителя, фирменная тонкость Падовца.

Бубен внимательно разглядывал фотографии: тело убитого на берегу озера – ноги на суше, голова в воде; кожаная сумка в кустах; новенькие женские кроссовки, валяющиеся на берегу. Он уже был на месте убийства, видел эту истоптанную жирную землю, еще не высохшую после дождя, сломанные кусты на месте драки Коломийца и Торпеды, видел сероватую спокойную воду озера со стайками мальков на мелководье и рыбаков на противоположном берегу. Теперь черно-белая реальность фотоснимков из уголовного дела накладывалась на спокойный озерный пейзаж, сохраненный его памятью, и утренний рассказ Торпеды наливался тяжелой и мрачной силой.

– Ну что же, порадуйте меня яркими, оригинальными, жизнеспособными версиями, – велел Бубен, продолжая листать страницы с фотографиями.

– О версиях говорить пока рано, товарищ полковник, – осторожно потер руки Падовец и бегло, из-под очков, глянул на Бубна. – Лаборатория еще не дала всех заключений.

– Как это рано? – не понял Бубен. – При чем здесь лаборатория? Вы уже должны были проверить, с кем убитый встречался в день смерти, почему под дождем он пришел в парк, а не отправился домой пить в тепле чай и читать газету «Вечерний Киев», сидя перед телевизором. Что он вообще делал в парке тем вечером? Что это, наконец, за кроссовки валяются на берегу? Вы же целый капитан милиции, Падовец, и считаетесь опытным специалистом, а говорите мне о лаборатории.

– Кроссовки западногерманской фирмы Puma, тридцать шестого размера, женские, новые.

– Ну вот! Можно подумать, у нас повсюду по берегам водоемов валяются горы новой импортной спортивной обуви! Нет? Не валяются? А эта пара что делает на месте убийства? Там что, девку разували? Пятки ей чесали? Не знаете? Что вы вообще знаете?! Сколько человек присутствовало при убийстве?

– Предположительно двое. Или трое.

– Предположительно… Какие-то особые находки были?

– Особые… Нет. Только сумка и в ней документы.

– Сумка с документами… – повторил Бубен. – Хоп, ладно. Скоро пять, оставьте дело у меня, хочу еще полистать. Завтра утром заберете его у секретаря и всей следственной группой отправляйтесь в парк. Вы должны по минутам расписать последний день убитого – с утра и до… С кем, где, когда и зачем он виделся. Понятно?

– Так точно, – поднялся Падовец.

– Идите.

Теперь Бубен не сомневался, что через день-два фамилии Багилы и его приятеля всплывут сами, а Падовец, который уже все понял – должен был понять, вцепится в студентов и не отпустит, пока не додавит до конца.

Он еще раз просмотрел все фотографии, собранные в деле. К карточкам, сделанным на месте преступления, аккуратный Падовец добавил снимки вещдоков, всего того хлама, который выгребли из сумки Коломийца. На одном из них Бубен увидел сложенный вдвое листок с именем «Дита» и номером телефона, быстро, но аккуратно выведенными круглым женским почерком. Что-то знакомое, какая-то слабая тень воспоминания проскользнула в памяти полковника и тут же исчезла. Номер начинался с цифр 513 – значит, эта Дита жила где-то рядом, на Комсомольском массиве, но он не знал никого с таким именем на Комсомольском.