Праведный палач - Джоэл Харрингтон

Учитывая глубокие переживания Франца по поводу предательства и родства, некоторым диссонансом выглядит его сдержанный рассказ о Георге Прайзигеле, «убившем свою жену, а потом повесившем ее, чтобы было похоже, что она повесилась и покончила с собой. Также ранее заколол мужчину вертелом». Еще более кратко изложена история о Гансе Допфере (он же Шиллинг), «который преднамеренно и без повода с ее стороны зарезал и убил свою жену, которая была на сносях». Майстер Франц никоим образом не оправдывал супружеское убийство, но он также не проявлял особого интереса к расследованию причин домашних ссор (особенно на этом этапе его карьеры), резюмируя подобные преступления с той же краткостью, что и бытовые кражи. Например, о случае, который можно назвать сенсационным, мы читаем лишь то, что Маргарита Брехтлин «дала своему мужу Гансу Прехтелю (плотнику в Гостенхофе) порошок от насекомых в каше, также в яйцах и сале, хотя он не умер от этого сразу»[261]. Драматичные сюжеты, в которых переплетались вероломство и жадность, были оставлены популярной прессе и театру, где они, как и ожидалось, пользовались большим успехом[262].

Иллюстрация с первой полосы листка, на которой представлена история отца, задушившего свою жену и двух маленьких детей, а затем повесившегося (справа). Позднее его труп проволокли по улицам Шаффхаузена, а затем водрузили на колесо возле места казни (слева) (1561 г.)

Если супружеские преступления не несли угрозу жизни или здоровью, заинтересованность Майстера Франца ими была и того меньше. Можно было бы ожидать, что прелюбодеяние, как личное предательство основ, вызовет гнев палача. В XVI веке за подобное преступление наказывали поркой и изгнанием. Двоеженство каралось даже смертной казнью в предписаниях «Каролины» и других немецких правовых кодексов того времени, хотя в Нюрнберге за него полагалось то же наказание, что и за прелюбодеяние. Однако очевидное отсутствие интереса у Майстера Франца к этому типу неверности ясно прослеживается по его кратким записям в дневнике, например о том, что «изгнан из города розгами Петер Риттлер из Штайнбюля, который взял двух жен», или – в зависимости от обстоятельств – «взял трех жен», «взял четырех жен и обрюхатил двух [из них]», или «взял в жены пять женщин и совершал с ними разврат»[263]. Каждое из этих определенно скандальных и греховных деяний резюмируется палачом в одном-двух предложениях, в которых не приводятся даже имена сторон, не говоря уже о тех или иных обстоятельствах. Единственный раз он добавляет еще одну строку в описание, когда стало известно, что в преступление были вовлечены дети[264]. Время от времени он упоминает двоеженство как довесок к длинному списку преступлений, когда, например, один казненный преступник «вдобавок взял вторую жену при жизни его первой жены и третью жену при жизни второй, после смерти первой». Он даже не может припомнить имя «сельского работника, который украл цепь с виселицы в местечке Хильпольтштайн и взял двух жен»[265].

Должны ли мы видеть в кажущемся безразличии Франца к супружеским изменам следствие каких-то неурядиц или даже раздоров между ним самим и его женой Марией? Или же это косвенные доказательства его собственной неверности? Ввиду острой озабоченности Франца внешними приличиями, последний сценарий кажется маловероятным, тем более что даже случайные отношения могли буквально за одну ночь разрушить его многолетние усилия по созданию репутации. Что же касается того, был ли Франц счастлив в браке с Марией, то достоверно определить это невозможно. Палач никогда не упоминает о своей семейной жизни в дневнике, и все, что мы можем узнать из других источников, – это то, что их союз произвел на свет семерых детей и продолжался 22 года, до самой смерти Марии в возрасте 55 лет. Как бы ни складывались обстоятельства его собственного брака, Франц разделял расхожие представления своего времени о том, что происходящее в семье – за исключением убийства или потенциально смертельного насилия – должно оставаться сугубо личным делом. Независимо от того, прощал ли муж-рогоносец измены своей жене или каждый раз отправлял ее в тюрьму, Франц считал это их личным делом, официальное вмешательство в которое требовалось, только если оно нарушало общественный порядок[266].

Создание доброго имени среди недоверчивых местных жителей оставалось для Майстера Франца целью всей жизни. В отличие от этого, достижение финансовой стабильности семьи не заняло так много времени. В декабре 1579 года, когда не прошло еще и двух лет после заключения первого контракта, Франц запросил новогоднюю премию, – обычай, о котором он знал от своего покойного зятя, – и его начальство с готовностью ее предоставило. Когда следующей зимой он захотел значительной прибавки в полфлорина в неделю, ему отказали, сначала обещав еще одну премию в конце года, а затем произведя разовую выплату в 6 флоринов[267]. Четыре года спустя молодой палач предпринял еще одну попытку добиться повышения постоянного оклада, но ему снова отказали, хотя на этот раз с единовременной выплатой уже в 12 флоринов, что превышало месячное жалованье. Несмотря на неудачи, Шмидт продолжал подавать прошения и 25 сентября 1584 года наконец достиг своей следующей главной цели в карьере – гарантии пожизненного трудоустройства с более высоким жалованьем, а также скромной пенсией после отставки. По условиям договора Франц обещал