Сердце грустного шута - Ксения Баженова

– Вот и гроза! – сказал он Мишиной маме, кивая в сторону всполохов.

– Нет! Пожар! Слышите, колокол гудит!

– Где горит?

Выскочил от Тягуновых и понял, что горит его дом. По дороге он с ужасом, который обдавал его тело кипятком, вспомнил, что не погасил в кабинете керосиновую лампу и не закрыл окно, и ветер мог сбросить лампу с письменного стола!

Действительно, полыхал его дом.

Начали сходиться люди с ведрами. Увидев в окне спальни Тусю, он машинально бросил в раскидистые кусты бузины свой чемоданчик и помчался к ней наверх. Он схватил ее и понес к выходу, но лестница в этот момент рухнула, и они вместе с ней.

И тогда начался сильный ливень, а за ним подтянулись и пожарные.

Соседи, семейная пара с дочкой, крестницей доктора, не спали всю ночь: дом был большой, и они сдавали половину доктору. Мать укладывала в саквояж письма, фотографии, сменную одежду, несколько золотых вещиц и два больших серебряных подсвечника. Отец собирал свои труды, документы и особенно ценные книги. Все это они отнесли к соседям Пунц и оставили там. Потом они стояли перед домом, молясь о том, чтобы их половина не очень пострадала. Девочка же осталась у Пунц и проплакала всю ночь, а перед рассветом тихо выскользнула на улицу, побежала к родителям. Рядом стоял пристав, пожарные расчищали пожарище, и девочка отошла к бузине, чтобы не мешать и быть менее заметной для взрослых. Пять здоровых мужиков орудовали баграми, растаскивая в стороны обгоревшие доски, еще дымящиеся балки и бревна, сгоревшие остатки мебели.

– Поберегись! – слышалось со всех сторон.

Пожарники еще проливали воду на стену, когда-то соединяющую два помещения. Мимо девочки пронесли кусок дымящейся перегородки. Она попятилась, чтобы получше спрятаться и, споткнувшись, упала. Взглянув под ноги, она увидила, на чем сидела. Это был чемоданчик Виктора Павловича! Она взяла его и пошла к родителям:

– Мама! Папа! Я здесь!

– Но это чемодан Вити! – сказал отец, а мама плача обняла дочку.

– Возьмем его к нам, пожалуйста! Мы ведь уже можем вернуться в дом? – спросила девочка.

– Конечно, конечно! – Папа перевернул чемоданчик, подхватил за ручки, отнес домой и оставил на кресле в прихожей.

Под вечер она пошла навестить чемоданчик. В доме никого не было, все высыпали на улицу, потому что нашли трупы Михайловых и родители запретили ей выходить. Она отнесла чемодан в свою комнату и открыла. Помимо инструментов: стетоскопа, молоточка, шприца и других непонятных ей вещей, она нашла там золотую цепь с синим камнем в черном бархатом футляре и писанные рукой доктора тетрадки. Девочка очень любила своего крестного, поэтому ей страшно захотелось оставить у себя тетрадки и цепь, все же остальное она положила на место и отнесла в прихожую. Потом девочка поняла, насколько правильно все сделала: отец привел пристава и показал ему чемоданчик. Они его открывали, выкладывали все на стол, рассматривали. Пристав сказал, что нет ничего к делу относящегося, и если отец хочет, может оставить вещи себе на память. С замиранием сердца слушала девочка их разговор, моля Бога, чтобы он простил ей эту кражу. Ведь у Михайловых никого из родных не осталось: жена доктора Елена умерла во время родов. А раз она – крестница, значит, и потенциальная преемница наследства. В ту ночь ей приснился Виктор Павлович, он протягивал серебряный поднос, на котором аккуратной стопочкой лежали его записи и черный бархатный футляр.

– Дарю тебе, крестница! – сказал доктор, поставил поднос на письменный стол и тихо вышел.

С этого дня она стала самой прилежной девочкой в округе: сама убирала свою кровать, мыла полы и вытирала пыль в комнате, стараясь без большой необходимости туда никого не пускать.

Проем, который когда-то соединял два помещения, сначала был наскоро забит снаружи досками, потом заложен бревнами, а дверь так и оставили, как было до пожара. Дом теперь напоминал торт с неудачно отрезанным куском. Через пару лет отец позвал работников, они расчистили землю за домом и поставили забор, почти вплотную к стене.

Смерть доктора Михайлова и его очаровательной дочки настолько потрясла дам и романтичных барышень Серебрянки, что стали ходить слухи о коляске доктора, которая разъезжает ночью по поселку. А девочке иногда слышались утренние гаммы ее подруги Туси…

Тереза еще убирала посуду, когда услышала легкий шум на лестнице; выглянув, она увидела мелькнувший край Лизиного платья.

«Надо же! Забыла повесить ей чистые полотенца, – подумала она, составляя тарелки с подноса, – надо отнести».

Разгрузив очередной поднос, она прошла в свою рабочую комнату, взяла стопку выглаженных полотенец; в этот момент хлопнула дверь веранды. Тереза слышала, но не обратила на это внимания, поднялась к Лизе и постучала, ей не ответили. Тереза подумала, что, видно, Лиза уже вернулась обратно в склеп. Плохую игру затеял их хозяин, но это не ее, Терезы, дело. Она спокойно вошла, положила полотенца на кровать, потом разворчалась: заметила свет в ванной и услышала шум воды. Она постучала:

– Свет и воду не выключают, как всегда! Синьора! Синьора Элизабет!

Не услышав ответа, вошла. Вода уже достигла краев ванны, и из ее глубины на нее спокойно смотрела Лиза. Тереза закрутила кран и мгновение стояла, разглядывая исходящие кровью порезы на Лизиных руках, затем выдернула пробку и, глядя в красноватую воронку уходящей воды, достала сотовый и вызвала брата:

– Синьора Элизабет, кажется, решила покончить с собой!

Потом она приложила голову к груди Лизы и, почувствовав слабые удары сердца, незамедлительно взялась за дело.

Пока Тереза перевязывала и обрабатывала раны на ее руках, прибежал Карлито. Домениканцы – дочь и сын белого бокора[2]– кое-что понимали в медицине, и не только на своем, интуитивно-первобытном уровне. Их отец всегда сочетал традиции народа с возможностями современной медицины. Поэтому Тереза, по традиции предков, собрала часть покинувшей Лизу души в бутылочку, так, как делали у нее на родине, в их кругах, и тщательно ее закупорила. Она знала, что душа первые дни проводит на дне реки, где очищается, и положила бутылочку в большой аквариум, который находился в библиотеке. Затем они вынули Лизу из ванны, освободили от мокрой одежды, положили на кровать и понимающе переглянулись. Их взгляд означал: это было настоящее убийство, замаскированное под самоубийство. Как хорошо, что Тереза зашла к ней в комнату! Как хорошо, что прошло так мало времени!

– Но из склепа никто не выходил, все ждали Элизабет! Сюзи выходила подышать воздухом, гость вроде отлучился по нужде и вернулся. У них не было достаточно времени, чтобы сделать это. А в доме были только ты и она, – рассуждал Карлито.

– Я слышала, как хлопнула дверь веранды за несколько минут до того, как я поднялась к ней. На дурное дело много времени не надо. Это мог быть кто угодно, – ответила сестра, растирая Лизино тело большим жестким полотенцем.