Чудо-мальчик - Ким Ён Су

Вероятно, он пришел, уже выпив где-то, — от него несло перегаром.

— Брат, как вы жили это время? — задыхаясь, пропыхтел я, удивленно глядя на него.

Брат Сончжэ, разжав объятия, долго смотрел на меня, а потом произнес:

— А ты что, не знаешь? Ты теперь не читаешь мои мысли? Это действительно… я не могу говорить о том, о чем нельзя говорить, потому что нельзя. Я последовал за другом в университет Конгук и был арестован, но там случайно встретил полковника Квона. Да, кстати, он говорил о тебе.

Я осмотрелся по сторонам и, убедившись, что брата Кантхо рядом нет, притянул к себе брата Сончжэ.

Я беспокоился, что брат Кантхо случайно услышит разговор о том, что у меня исчезли мои способности. К счастью, он, увлеченный беседой с дядей Чжэчжином, не обращал на нас никакого внимания.

— О чем говорил полковник Квон? — спросил я, понизив голос.

— Он сказал, что у тебя уже, кажется, появился ребенок. Это правда?

— Что?

— Как что? Он сказал, что ты поможешь государству увеличить численность населения. После ареста прокурор пообещал, что отпустит меня на свободу, если я тоже дам такое обещание. Я дал и был освобожден. Нам нельзя теперь спокойно сидеть, — шутливо заметил брат Сончжэ. — Давай быстрей увеличивать население страны.

— Эй, — буркнул я, смутившись, и слегка стукнул брата Сончжэ.

* * *

С наступлением глубокой ночи в офисе остались только брат Сончжэ, брат Кантхо и я. Сначала я бегал, выполняя поручения, затем по инициативе брата Сончжэ («После такого неприятного зрелища надо бы горло смочить») мы пили в магазине «Гоманду» до тех пор, пока нам не сказали: «Хватит пить!» — и не выпроводили на улицу. Я с удовольствием опрокинул в себя несколько рюмок. Действительно, чей я сын, чтобы пить водку без удовольствия?! Я быстро проглатывал все то, что мне наливали, и, естественно, спустя какое-то время был уже вдрызг пьян. Я спокойно сидел, когда лицо устроившегося напротив меня брата Сончжэ вдруг разделилось на три лица и все они стали вращаться вокруг невидимой оси.

— Смотрите, брат Сончжэ только что превратился в трех людей! Здесь один! Там второй! А вот здесь еще один! — закричал я пьяным голосом, указывая пальцем в воздух, и громко рассмеялся: — Ха-ха-ха!

— Я превратился в троицу! Именем сочжу, пива и макколи, аминь! — воскликнул брат Сончжэ и тоже громко рассмеялся: — Ха-ха-ха!

— Сколько человек вы видите сейчас? — сказал я, тыкая в себя пальцем. — Я тоже стал троицей?

— Нет, ты пока еще один человек.

— Черт, брат перевоплотился, а я не смог.

— Ха-ха-ха! Но что за страшные слова? Почему это я перевоплотился?

— Брат Сончжэ, вы же превратились в трех людей, значит, совершили перевоплощение.

— Ха-ха-ха, ты о таком перевоплощении?

— Значит, есть другие перевоплощения? — полюбопытствовал я. — Брат Кантхо, кажется, тоже хочет перевоплотиться, — сказал я, указывая пальцем на брата Кантхо.

— Что ты говоришь, брат Кантхо тоже? — пробормотал брат Сончжэ, протирая сонные глаза.

— Может, хватит говорить об этом? — встрял в разговор брат Кантхо, до этого молча куривший сигарету.

Передо мной было три сигареты, три струи дыма, три брата Кантхо.

— Ты станешь писателем, — заявил брат Кантхо, глядя на меня.

Брат Сончжэ встал со своего места и уложил на диван дядю Чжэчжина, который с некоторого времени задремал.

— У тебя есть чудесный дар сопереживать людским страданиям, — продолжил говорить брат Кантхо, — это значит, что ты уже наполовину писатель. Однако более важным, чем этот дар, является талант точно передавать читателям то, что ты видел, слышал, ощущал, пережил. Ты обладаешь такой способностью.

Я, отрицательно покачав головой, возразил:

— У меня ее нет.

— Она у тебя есть, — произнес брат Кантхо решительно.

Но это было не так. Он держал меня рядом с собой из-за моих способностей, и если скажу ему, что теперь я обычный мальчик, который не может даже перевоплотиться, то он ответит, что я больше ему не нужен, и мне придется смириться с этим. Раньше, будучи чудо-мальчиком, я мог читать мысли, но теперь я был всего лишь обыкновенным, одиноким, бедным мальчишкой. Я собрался сказать все это, но брат Сончжэ начал говорить раньше, чем я успел открыть рот.

— Писатель обязательно должен быть стойким, как балка, поддерживающая крышу, но наш чудо-мальчик чересчур мягкий. Хотя, когда он сказал, что к осени напишет письмо, я не поверил, а теперь думаю, что любой из вас захотел бы прочитать его послание, — сказав это, брат Сончжэ стал громко декламировать:

После того как осень спустилась со сцены года, словно Пьеро с невыразительным лицом, вышедший после антракта, наступил ноябрь. Если проснуться на рассвете, когда изо рта еще вырывается белый пар, и подняться на гору, что сзади дома, будет видно, как густой туман накрывает дома, находящиеся на той стороне долины, словно плотный занавес, опустившийся на сцену. Глядя, как во владениях наступающей зимы внезапно показывается проблеск уходящей осени, я испытываю безграничную печаль, точно кузнечик, который должен умереть. Вас здесь нет, и я становлюсь одиноким, словно печаль, которой можно коснуться на самом дне моей души, словно ноябрьские деревья, сбросившие все листья, словно горы, потерявшие из-за этого зеленый свет, словно одинокий столбик дыма, поднимающийся из дымохода в фермерском доме в сгущающихся сумерках. Поток моих слов иссякает, как высыхающий ручей. В моем бедном словарном запасе остались лишь слова «я хочу вас видеть». Сегодня я снова выпустил птиц на свободу в вечернее небо, озаренное ярко-красным закатом. Вы не возвращаетесь, что мне делать с ними, зачем ловить? Возвращайтесь быстрей. Я буду ждать вас в городе Ёнчхон.

— Это письмо ты написал? — спросил брат Кантхо. Но от растерянности я не знал, что ответить ему. Потому что, пока брат Сончжэ читал письмо, я отчаянно пытался и не мог вспомнить лицо отца. Я никак не мог восстановить в памяти, как он выглядит. Его лицо не вспоминалось, но зато вспомнились его слова о том, что, когда он хотел забыть чье-то лицо, он пил водку. Теперь я точно знал, почему он так делал.

* * *

Это письмо написал не я. Чтобы узнать имя автора, надо снова перечитать записные книжки отца. Он писал в дневнике, что сержант Ким Санхёк прекрасно, как свои пять пальцев, знал места, где было много птиц, поэтому приятели объезжали на грузовике все природные уголки, останавливаясь в одном месте на несколько дней и вылавливая всех птиц. Само собой, они без разбору ловили птиц, которых можно было есть: фазанов, уток, диких голубей, куропаток, чибисов, — но они охотились также и на маленьких пичуг, на которых больших денег не заработаешь, таких как сойка, корейский дубонос, бюль-бюль, желтый дрозд, черный дрозд, овсянка… Им случалось отлавливать даже такую природную редкость, как японский журавль. Пойманных птиц отвозили на улицу Чжонно 5 Га и в район Сыниндон, где мешками продавали их контрабандистам.