Братство: Возрождение - Алексей Рудаков

— Скажи, Ли, — окликнул я стоявшего в почтительном отдалении лидера переселенцев: — Вы тут что? Свихнулись все разом? Какой я вам нахрен Пью?!

— Святой Пью, — он осторожно приблизился, держа сложенные руки на груди, словно готовился молиться: — Наш самый почитаемый святой. Он был первым, кто вскопал землю и собрал урожай, утоливший глад царившей среди поселенцев. Установленные им законы, — набрав в грудь воздуха он затараторил монотонным голосом, явно цитируя вбитые в память строки: — Не укради, убей вора, посягнувшего на твоё или общественное, не прелюбодействуй, размножайся с умом, не чревоугодничай, держи порох сухим, а оружие исправным, не лги, почитай старших, осваивай военное дело настоящим образом, не…

— Достаточно, — покачал головой я, пытаясь переварить всю эту кашу: — Ладно, признаю — толковый мужик был. Но я-то — не он! Я — Сэм Люциус! Точка! И не причётник я.

— Святой Пью проповедовал скромность, — всё тем же тоном продолжил Линг: — Он не любил преклонений и жил скромно, в праведности своей…

— Во, Сэм! — хлопнул меня по плечу Жбан: — Это про тебя! Точняк! Ты же у нас — сама скромность! И заповеди наши. Особенно про оружие и подготовку.

— Заткнись, а? — не поддержал его шутки я: — Слушай, Ли, а с чего вы вообще решили, что Пью это я? Не из-за лопаты же?!

— Вот, Пью, посмотрите, — сняв с шеи небольшой круглый медальон, он раскрыл его и протянул мне: — Мы носим ваш образ у сердца, дабы мужество ваше благословило нас на подвиги — ратные и трудовые.

— Психи, — проворчал я, беря его в руки: — Натуральные психи! Твою ж мать! — с открытой половинке медальона на меня смотрел мужик в красной броне и, вдобавок, с поднятой в замахе над головой лопатой!

— Святой пью побивает аспидов, принявших образ хорьков и подрывавших корни нашего общества, — тут же пояснил Линг: — Конечно, это аллегория, но — основанная на фактах! Мы помним и храним ваше наследие, Отец Пью!

— Хорьки? — я протянул медальон Жбану: — Корни общества? Бред какой-то!

— А чё, Сэм — похож! — хмыкнул штурман, передавая его дальше: — Вылитый ты! И броня, и лопата! Ты — точно с тебя рисовали!

— Писали, — поправил его Шнек, передавая медальон дальше: — Такие вещи пишут, Жбан. Не рисуют — пишут.

— Да пусть хоть в граните отливают, — отмахнулся тот: — Ведь похож, а, Шнек?

— Похож!

— Действительно, похоже, сэр, — поддержал их Михаил, возвращая его владельцу: — Очень похоже.

— Чем похоже, вы чего?! — вскочив с лапы, я принялся ходить перед ними: — Я. Не. Пью. Ясно? Я. Не Причётник. Ясно? Я. Не…

— Погоди, Сэм. То есть Пью! — замахал рукой Жбан: — Не мельтеши. Скажи, Линг, а бонусы у нашего святого, — последовал кивок в мою сторону: — Есть? И у друзей его?

— Конечно! Во-первых, — с воодушевлением начал перечислять тот: — Священная обязанность нашего покровителя защищать нас — это вы мне уже пообещали, — загнул он один палец.

— Я?! Пообещал?!

— Когда мы у статуи были, помните? Ну, что мы будем табак и вино делать, я вы — сбывать и нас от полиции прикрывать?

— Было дело, — кивнул я: — Но я тогда о другом думал!

— Цель тоже поставили — развить новое производство. Это два! Далее. Третье, в точности по вашим заветам — плодиться с умом. Вы же про наше развитие говорили? Говорили. Вот! Старших почтили — вы же могли церемонию в самом начале прервать, ан нет — дождались, пока Старейшина Землю примет!

— Ты принимаешь желаемое за действительное, Линг! Ты что, неужто сам этого не видишь?!

— Смирись, Сэм. Ты теперь святой, на-ка, глотни, — Жбан протянул мне флягу: — Бери, не бойся. Коньяк. Тебе сейчас самое то. Эй, Ли? Что ваш, то есть — теперь уже наш Пью про коньяк говорил?

— Питие есть веселие и, в меру, хорошо, а без меры грешно! — тут же перейдя в режим монотонного воспроизведения, процитировал он: — И коньяк вы больше всего любили, — поклонился он в мою сторону.

— Обложили! — я сделал глоток: — Ну так нечестно же! Со всех сторон обложили! Гады! — я снова отпил коньяка, чувствуя, как напряжение потихоньку начинает оставлять меня.

— Хватит с тебя, — протянул руку к фляге Жбан, но я поспешно отошёл на пару шагов.

— Отстань! Сказано же… Мной, кстати, — в меру — гуд, — сделав небольшой глоток и ощущая первую, накатывавшуюся на меня волну опьянения, я повернулся к Ли: — Так. Ладно. Защищать — без проблем, защитим. А что у нас по женскому полу? Мне там как, гарем не полагается? Из прекрасных и скромных селянок?

— Вы, Святой Пью, в вашей предыдущей реинкарнации, — отрицательно покачал головой он в ответ: — Были очень целомудренным человеком и даже оставили нам два завета на эту тему.

— Да ну, целых два? — немедленно оживился Жбан, поглядывая на свою флягу: — И какие же?

— Не прелюбодействуй и не транжирь семя своё.

— Второе о посадке урожая! — запротестовал я, но чёртов Линг только покачал головой.

— Нет, вы же оставили нам разъяснения и комментарии, Пью. Там всё ясно расписано.

— Вот же сука, — пробормотал я себе под нос, вновь приникая к сосуду.

— Самокритикой начал баловаться? — не замедлил ехидно усмехнуться штурман: — Это правильно. Ты же у нас теперь — скромник и пример. Так что, Сэм, — он притворно вздохнул: — О девках забыть можешь. По крайней мере — на этой планете.

— Ну и чёрт с ними, селянками этими, — опустошив фляжку, я бросил её Жбану: — Ладушки. Последний вопрос и я на боковую. Слышь, Ли? Что там дед ваш про нечестивцев говорил? Кто это? И потом — мы же всех эвакуируем?

— Этот вопрос слишком мелок для тебя, Святой Пью, — поморщился он в ответ, не желая распространяться на данную тему.

— Давай я уж сам решу — что мелко, а что нет. А то ишь, распоясались! Ну да я вам… Вас… У вас порядок-то наведу! — погрозил ему кулаком я, отчётливо ощущая, что меня начинает заносить — что ж… Коньяк у штурмана был что надо.

— Кто они?

— Изгои, — опустив голову признался Линг: — Тёмное пятно на нашей совести. Отщепенцы, Не почитающие тебя.

— Что? — пьяно изумился я: — Меня, великого святого и не почитают? Ах еретики!

— Почитают, но неправильно.

— Поясни?

— Не все заповеди чтут.

— Хм… И что не чтут? — в душе шевельнулась надежда обзавестись гаремом.

— Они… Они… Мерзость они! — рывком подняв голову, выкрикнул он: — Землю не пашут, чем оскверняют учение твоё, старейшин не чтут, чревоугодничают! Вот! Позор им!

— А жрут они что? Если не фермеры? — встряхнул головой я, пытаясь хоть немного прояснить сознание.

— Живут только охотой, рыбалкой, нарушая твои установления. Детей в школы не направляют, Заветы твои не учат. Прости, — он попытался рухнуть на колени, но стоявший рядом Михаил успел перехватить своего однофамильца и тот продолжил как ни в чём не бывало: — Прости нас! Не уследили!