Вкус греха - Алисса Джонсон

— Лорд Тарстон, дядя!

— Дармоеда привез, Тарстон?

В ответ Вит лишь поднял бровь.

— Как-как?

— Он имеет в виду камердинера, — пробормотала Мирабелла, чувствуя, что краснеет от стыда. «Что ж, это унизительно, — сказала она себе, — но все еще можно исправить. Пока».

— Я понял. — Вит обернулся на голос Эпперсли. — Так вышло, что я приехал один.

— Отлично! Не понадобится лишняя спальня!

— Меня устроит любая комната.

— Отлично! — На миг в дверях мелькнула плешивая макушка. — Проводи его наверх, девчонка! Что встала?

— Он всегда такой очаровательный? — спросил Вит, когда голова дяди снова исчезла за дверью кабинета.

— Не тебе судить его. Сам хорош: проник в дом обманом. — Было чертовски досадно заступаться за дядю, но лучше уж это, чем извиняться за его поведение.

— Он мог отказаться принять меня, — заметил Вит. — Я известил его о своем приезде еще вчера, и наши поместья находятся в пяти минутах езды друг от друга.

Она не знала, что на это ответить, поэтому промолчала и направилась наверх.

— Можешь сам отнести свои вещи или подождать, пока тебе их принесут. У слуг и без тебя сейчас дел невпроворот.

Он подхватил саквояж и поравнялся с ней на середине лестницы.

— Хочешь сказать, что в доме не хватает прислуги?

— Спроси у дяди, — предложила она, прекрасно зная, что он этого не сделает, чтобы не обидеть барона.

Мирабелла провела Вита в его комнату, которая располагалась в самом конце коридора. От спален других гостей ее отделяли чулан и две кладовые, но это была лучшая комната в доме. Другие приглашенные пренебрегли ее преимуществами из-за того, что ленились сделать несколько лишних шагов. Мирабелла открыла дверь и вошла в комнату, радуясь, что затхлый запах почти выветрился.

— Эти двери ведут на балкон. — Который, она была почти уверена, не рухнет под его весом. — Вещи можешь положить в этот комод. — Она заранее проверила все ящики. — Боюсь, что сонетки не работают. Если что-то понадобится, — «сам себе принесешь», подумала Мирабелла, — тебе придется разыскать служанку или лакея.

— Мирабелла… — Он протянул руку, чтобы коснуться ее, но она отшатнулась и открыла дверь.

— Ужин в половине девятого, — сказала она и вышла, искренне надеясь, что он останется в комнате до конца охотничьего пира. Или хотя бы до ужина.

Остаток дня Мирабелла гасила пожары на кухне, — фигурально выражаясь, за исключением одного случая, — и выполняла бесконечные требования дяди.

— Принеси ящик портвейна из погреба. Не хочу, чтоб эти вороватые слуги там ошивались.

— Мистер Хартзингер просил, чтобы в его спальне поменяли постельное белье. Сделай это до его приезда.

— Переодень платье, не позорь меня!

— Эй, ты! Почему не встречаешь гостей? Думаешь, я взял тебя в дом, чтобы ты весь день отсиживала свой толстый зад?

То, что барон любил покритиковать внешность других, никогда не переставало удивлять Мирабеллу. Из всех людей, которых она знала, он был самым тучным. Туловище было круглым: не продолговатым, не широким в поясе с толстыми конечностями. Нет, если он опускал руки по бокам, из него получался почти совершенный круг. Иллюзию портили торчащая голова и стопы.

У дяди была огромная голова, которая быстро лысела, нос, теряющийся на широком лице, глазки-бусинки и очень пухлые губы. Ноги были короткие и такие маленькие, что у Мирабеллы складывалось такое впечатление — и надежда, — что они вот-вот подкосятся под тяжестью дядиного веса и он рухнет на землю.

Жаль, что этого еще не произошло. Мирабелла утешала себя тем, что поручения ее мерзкого и вездесущего дяди хотя бы не позволяли ей думать о нежданном госте.

Почти.

Пока что Мирабелле везло: гости не выходили из своих комнат. Они распаковывали саквояжи или писали женушкам и любовницам письма о том, что благополучно добрались. Мирабелла подозревала, что найдутся две-три жены, которых такие вести определенно не обрадуют.

Но она не сможет оградить Вита от остальных за ужином. Не то чтобы Мирабелла не пыталась. Она послала к нему служанку, которая предложила принести ужин в его комнату, но он отказался. Тогда Мирабелла отправила служанок к другим гостям. Согласился только мистер Каннингем.

Итак, через несколько часов Мирабелла сидела за столом в обществе самых отвратительных существ Англии… и Вита.

Ужины в доме барона Эпперсли проходили в непринужденной обстановке.

В очень-очень непринужденной обстановке.

Настолько непринужденной, что можно осмелиться назвать ее раскованной.

Мирабелле гости напоминали ненасытную стаю брызжущих слюной гиен, пожирающих добычу. Она никогда не видела гиен, но читала о них, поэтому была уверена, что это сборище подходит под описание.

Мирабелла с ужасом ждала ужина не только потому, что ей было противно видеть, как взрослые люди едят, напрочь позабыв об этикете, — нет, ну зачем дядя требовал серебряные приборы, если он хватает куски пальцами? — но и потому, что ужин был для них безмолвным сигналом к началу попойки.

Вино прибывало — манеры убывали. Гости, которые еще недавно не обращали на нее никакого внимания, вдруг начинали говорить о ней без умолку. Так, по крайней мере, было раньше.

В этот раз они оставили ее в покое. Появление лорда Тарстона в их рядах интересовало гостей куда больше. В данный момент они донимали его вопросами, полными подозрения.

— Что привело вас на наш скромный праздник? — спросил мистер Хартзингер.

— Удивлен, что вы выбрали время между утонченными приемами вашей матушки и заседаниями в Палате лордов, — сказал мистер Уотерсон.

— А не вы ли сказали леди Киллори, что излишество в питье — признак слабого ума? — поинтересовался мистер Харрис.

Но Вит был само остроумие.

— Я здесь в силу как раз тех причин, что вы назвали, мистер Уотерсон. У меня появился повод сбежать от глупых женщин и постылых домашних вечеров, не говоря уже о Палате лордов. И вы бы тоже так поступили, мистер Харрис, если бы леди дышала на вас шерри. Я просто придумал способ от них избавиться.

И вскоре допрос сменился бесшабашным разгулом воспоминаний о покойном лорде Тарстоне и разговорами о том, что сын еще перещеголяет своего старика.

Мирабелла вжималась в стул. Ей было стыдно перед Витом за то, что дядя и его друзья едят, как свиньи, но если удастся оставаться весь вечер незамеченной, если ее никто не окликнет, то хотя бы не придется.

— Эй, ты, перестань сутулиться! — рявкнул дядя. «Черт!» — подумала она.

— И так смотреть страшно, — добавил он, незачем еще и осанку портить.