Римские войны. Под знаком Марса - Александр Махлаюк

После этого случая не было более яростного сторонника и вдохновителя войны с Карфагеном, чем Катон. Каждую свою речь в сенате, какому бы вопросу она не посвящалась, Катон заканчивал словами: «А впрочем, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен». Он тем более упрямо твердил об этом, что были в сенате и противники новой войны. Они считали, что исходящая от Карфагена опасность полезна: она не дает расслабиться римлянам, уже тогда начавшим отступать от сурового образа жизни.

Однако слова Катона звучали весомее и авторитетнее этого мнения. Старый сенатор знал пунийцев не понаслышке. В молодости он прошел всю Ганнибалову войну от Тразименского озера до битвы при Заме. Проживший долгую жизнь, Катон по праву считался воплощением истинно римских добродетелей. Родившись в семье простого крестьянина, он поднялся по всем ступеням должностной лестницы благодаря своим разносторонним дарованиям и непревзойденному трудолюбию. Как солдат, он не ведал страха. Прославился он и как способный, непререкаемо строгий военачальник. Он говорил, что терпеть не может таких воинов, которые в походе дают волю рукам, а в бою ногам и у которых ночной храп громче, чем боевой крик. Несмотря на его строгость, воины уважали Катона, потому что он делил с ними все тяготы походной жизни и щедро наделял подчиненных добычей, говоря, что военачальникам ничего не надобно, кроме славы. Все государственные должности он исполнял с исключительной добросовестностью, отважно сражался с коррупцией, был беспощадным обличителем всех пороков, начавших проникать в римское общество, и яростно отстаивал старинные нравы – опору римского государства. В этом ему помогали могучий ораторский талант и редкое остроумие. Он клеймил позором людей, увлекающихся искусством и философией греков, заявляя, что римляне, заразившись греческой ученостью, погубят свое могущество. Такая позиция сделала его непреклонным противником Сципиона Африканского. Но она встречала широкую поддержку среди простых римлян, которые избрали Катона цензором. Благодаря своей исключительной строгости Катон стал самым знаменитым цензором. И хотя его деятельность на этом посту создала ему множество врагов, граждане воздвигли в одном из храмов статую Катона с благодарственной надписью от лица римского народа. Другую его статую поставили сенаторы в курии[23].

Катон вел простой образ жизни; обедал всего на 30 ассов да и то, как он говорил, ради государства, чтобы сохранить силы для службы в войске. Вместе с тем он был расчетливым хозяином своих поместий, не боялся вводить различные новшества и нажил большое состояние. На старости лет он взялся за перо и оставил множество произведений по самым разным вопросам – сельскому хозяйству и риторике, гражданскому праву и военному делу. Написал он и первую историю Рима на латинском языке. Главным героем этого сочинения Катона был римский народ, побеждавший врагов благодаря своей прирожденной доблести. Подчеркивая, что не вожди, а народ решает судьбу войн, Катон не упомянул по имени ни одного полководца – ни римского, ни вражеского, хотя назвал кличку слона, отличившегося в войске Пирра.

Катон был известен всему Риму. И его страстные призывы к войне с Карфагеном находили широкий отклик среди римских граждан, тем более что из Африки приходили все новые известия, подтверждавшие опасения Катона. Стало ясно, что карфагеняне ведут дело к прямому разрыву с Римом.

Уплатив Риму последний из 50 ежегодных взносов дани, пунийцы почувствовали себя свободными от обязательств, определенных мирным договором 201 г. до н. э. В 150 г. до н. э. Карфаген, вконец измученный набегами Масиниссы, начал с ним настоящую войну. У карфагенян сразу нашлись и средства, и силы, чтобы собрать мощную армию в 58 тысяч человек. Но она была разбита нумидийским царем. Голод и болезни усугубили потери пунийцев, и лишь немногие из них сумели пробиться в Карфаген или укрыться в других местах.

Это поражение поставило Карфаген в исключительно трудное положение. Рим получил законное основание объявить ему войну. Римляне вполне могли надеяться, что окончательное порабощение заклятого врага, не имеющего ни армии, ни флота, ни союзников, не потребует долгого времени и больших усилий. В 149 г. до н. э., одновременно с отправкой войск в Африку, римский сенат объявил Карфагену войну. Ее ведение поручили консулам Манию Манилию и Марцию Цензорину. Им было дано секретное указание: не идти с пунийцами ни на какое мирное соглашение – Карфаген следует стереть с лица земли.

Карфагенские власти готовы были на все, лишь бы избежать войны. Они приговорили к казни Гасдрубала, командовавшего разгромленной армией, чтобы на него свалить вину за начало войны с Масиниссой, но он удалился в изгнание. Прибывшее в Рим пунийское посольство объявило о полной покорности Карфагена. Карфагеняне с готовностью согласились исполнить требование римлян о выдаче в качестве заложников детей из самых знатных семейств. Но ослепленные страхом, они не стали уточнять, какие еще требования консулов им надлежит выполнить, когда те высадятся в Африке. Пунийцев обнадежило обещание римского сената предоставить им свободу и обладание всем имуществом. Лишь после того как римские войска высадились в Утике, которая заблаговременно сдалась римлянам, консулы объявили о втором требовании – выдать все оружие и военные припасы. Скрепя сердце, карфагеняне выдали все, что у них было накоплено за долгие годы мира: 200 тысяч комплектов пехотного вооружения и 2000 катапульт. И только теперь безоружному городу от имени римского народа было предъявлено последнее безжалостное требование, прозвучавшее, как гром среди ясного неба: Карфаген должен быть разрушен. Жители его должны поселиться в любом другом месте, но не ближе 15 километров от моря. Для карфагенян, которые более шести веков жили морской торговлей, это было равносильно смертному приговору.

Баллиста и катапульта

Потрясению и отчаянию карфагенских послов не быдо предела. «Они бросались на землю, бились о нее и руками и головами; некоторые разрывали одежды и истязали собственное тело, как охваченные безумием», – пишет историк Аппиан и добавляет: «Они все так жалобно оплакивали и свою родину и самих себя, что и римляне заплакали вместе с ними». Но консулы были неумолимы: такое решение принято сенатом и не подлежит пересмотру.

Когда послы, немного придя в себя, принесли ужасную весть в Карфаген, вопли и стенания обезумевших от горя жителей охватили город. В порыве отчаяния одни стали избивать тех, кто советовал выдать заложников и оружие, другие бросали камнями в послов, принесших это известие, третьи хватали и истязали находившихся в городе италийцев. Лишь немногие среди всеобщего безумия не потеряли головы, но стали защищать ворота и сносить на стены камни.

Ярость и гнев придали карфагенянам решимости. В тот же день карфагенский Совет постановил воевать и призвал всех готовиться к борьбе. Первым делом освободили и призвали в войско рабов. Гасдрубала, который недавно был приговорен к смерти и теперь скрывался с остатками войска, простили и назначили полководцем для ведения военных действий за пределами города. В рядах его армии было около 20 тысяч бойцов, и она могла представлять серьезную угрозу римлянам. Весь город превратился в огромную оружейную мастерскую. Все население, включая женщин, днем и ночью работало в едином порыве: изготовляли щиты, копья, стрелы, мечи и катапульты. Чтобы обеспечить это производство и постройку кораблей металлом и древесиной, разбирали общественные здания и пускали в переплавку статуи любимых богов. Женщины жертвовали золотые украшения на покупку оружия и припасов, а свои длинные волосы остригали и отдавали на изготовление канатов для метательных машин. В город свозили продовольствие. Ненависть к римлянам и патриотический порыв карфагенян были столь сильны, что не нашлось никого, кто известил бы римлян о грандиозной работе, творившейся у них под боком.