Лживый язык - Эндрю Уилсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Думаю, успех моей диссертации будет зависеть от того, сумею ли я побудить вступить в разговор людей, которые тесно соприкасаются с этими художественными творениями, реликвиями и скульптурными изображениями. Сегодня утром миссис Фаулз любезно предоставила мне доступ к школьным альбомам и журналам, из которых я произвольно выбрал несколько имен.
— Да, понимаю. — Она провела рукой по волосам.
— Если я дам вам список этих людей, не могли бы вы найти для меня их адреса? Чтобы я мог написать им и задать несколько вопросов.
— А мистеру Питерсу известно о вашей просьбе?
— Да.
— И все же, если не возражаете, сначала я справлюсь у него. Подождите минуточку.
Миссис Барик постучала к директору и вошла в его кабинет, оставив меня одного в приемной. На ее столе ничего не было, кроме компьютера и большого ежедневника, в котором на открытой странице красивым мелким почерком было записано, с кем и когда директор планировал встретиться сегодня. В одиннадцать он встречался с местным инспектором по архитектурно-планировочному контролю, чтобы поговорить о строительстве нового здания научно-исследовательского центра. В четыре у него был назначен педсовет. В самом низу страницы, на горизонтальных полях, секретарша написала мое имя и поставила знак вопроса.
Я глянул на заставку на экране монитора — на ней была изображена борзая, вероятно, собака секретарши, — подумывая о том, не взять ли нужные мне данные до возвращения миссис Барик из ее компьютера. Я потянулся к мышке, но потом решил, что это нелепая идея. А вдруг секретарша войдет неожиданно и увидит, как я роюсь в ее файлах? Нет, риск слишком большой.
Я убрал руку от мышки, и мой взгляд опять упал на ежедневник. Из любопытства я перевернул страницу. Глянул на дверь. Секретарша не появлялась. Я стал читать расписание встреч директора. В девять он встречался с мистером Перт-Льюисом по поводу его сына Нила. На десять тридцать секретарша организовала для него телефонный разговор с родителем некоего перспективного ученика. А на одиннадцать у него была назначена встреча с Лавинией Мэддон. Рядом с ее именем секретарша приписала: «Биография Гордона Крейса». Я вспомнил, как переменился в лице директор, когда я упомянул Крейса во время нашей с ним встречи. Тогда я предположил, что его чем-то оскорбили мои слова. Теперь же я понимал, чем была вызвана его реакция. Очевидно, его страшило появление Лавинии Мэддон, которая могла раздуть старый, всеми давно позабытый, как он думал, скандал.
Я услышал, как открывается дверь, и быстро повернулся.
— Мистер Вудс? Я только что говорила с директором, и он, как я и думала, подтвердил ваши слова.
Я пытался собраться с мыслями. У меня пересохло во рту. Сердце едва не выскакивало из груди. Кровь в венах жгла, будто кислота.
— Да? — выдохнул я, отчаянно стараясь подавить свой гнев.
— Он не возражает против того, чтобы вы связались с нашими бывшими учениками, но прежде, по его настоянию, я должна письмом или по телефону предупредить их о вас. Надеюсь, вы не будете возражать?
Миссис Барик смотрела на меня ясными, сияющими, радостными глазами. Я готов был их выколоть.
— Нет, что вы, конечно, — ответил я, ненавидя ее за то, что она сейчас сказала, и за то, что написала в ежедневнике.
— Если вы дадите мне список тех, кого нужно найти, я могла бы заняться этим прямо сейчас.
— Да, вы очень любезны, спасибо.
Я открыл в свою сумку, достал блокнот.
— Простите, у вас не найдется листа бумаги?
— Конечно. Вот, пожалуйста. — Секретарша выдвинула ящик стола и взяла один лист из аккуратно сложенной стопки.
Какой у нее всюду порядок, все систематизировано, разложено по полочкам. Неужели в жизни этой женщины все так безоблачно?
Я написал список, в котором имена членов дискуссионного клуба (Мэтью Ноулса, Тимоти Флетчера, Адриана Левенсона и Дейвида Уорда) поставил вперемежку с теми, что я выбрал произвольно из альбомов.
В самом конце я приписал еще одно имя — Рут Чанинг, молодой преподавательницы по изобразительному искусству, с которой дружил Крейс, когда работал в этой школе. Список из двенадцати имен я передал секретарше.
— Думаю, если не ошибаюсь, с одним из этих людей я могу связать вас через пять секунд, — сказала миссис Барик, улыбаясь.
— То есть?
Она подошла к компьютеру и напечатала какое-то имя.
— Вам известно, в каком году Адриан Левенсон окончил школу? — она взглянула на меня.
— Полагаю, где-то в середине шестидесятых.
— Да, так и есть, — подтвердила секретарша, глядя на экран. — Вот, пожалуйста. Он самый.
— Что вы имеете в виду?
— В отличие от большинства из нас, новичков, мистер Левенсон здесь очень давно, чуть ли не со дня основания школы. Можно сказать, он никогда и не уходил отсюда. Он преподаватель физкультуры. Хотите побеседовать с ним?
— Да, конечно, — кивнул я, пытаясь скрыть свое удивление.
По телефону на своем столе секретарша позвонила Левенсону, но, поскольку трубку никто не взял, она оставила для него сообщение, вкратце изложив суть моего проекта и попросив его перезвонить. Потом она сказала, что спустится в подвал и поищет личные дела.
— Вам придется подождать немного. — Миссис Барик жестом предложила мне сесть на стул.
Ожидая ее возвращения, я думал о Лавинии Мэддон и ее скором прибытии и чувствовал, как меня охватывает паника. Мне с трудом верилось, что завтра она явится сюда, будет разгуливать по школе, собирать материал о Крейсе. Что ей известно? Безусловно, больше того, что она сообщила мне. Совершенно очевидно, что она пытается раскрыть тайну гибели Криса и установить степень причастности к этому Крейса. Теперь уже поздно останавливать ее. Что она подумает, если увидит меня здесь? Уж она-то точно не поверит в мои сказки о диссертации и реликвиях аббатства. И вообще, может с легкостью вывести меня на чистую воду. Стоит ей в разговоре с директором будто бы невзначай обронить, что я являюсь личным помощником Гордона Крейса, и все мои труды пойдут насмарку.
Выход только один. Лавинию нужно остановить.
Воображение нарисовало мне, как она, бледная, бездыханная, лежит в подлеске, а лицо ее напоминает восковую маску. Ее элегантная юбка заляпана грязью, белая блузка в крови, содержимое сумочки разбросано по сырой земле. Открытый рот перекошен от ужаса, губы посинели. Волосы, некогда безупречно уложенные, лежат на земле спутанной массой, а из головы сочится вязкая красно-черная жидкость. Ухоженные ногти поломаны или расщеплены, руки грязные, покрыты царапинами. По лодыжке ползет червяк сливового цвета, в ухо лезет черный жук, слизняк оставляет серебристый след на ее левом плече, пробираясь к ее рту.
Нет, это исключено. Нужно придумать что-то другое.
И тут меня осенило. Лавинии, как и работникам Уинтерборн-Эбби, я скажу правду — относительную. Буду играть на опережение. Это единственно верное решение. Я позвоню ей, сообщу, что я здесь, выражу удивление по поводу того, что она намерена приехать сюда завтра, и предложу встретиться. В этом случае ей придется оправдываться. И не я, а она будет чувствовать себя виноватой. Я покинул кабинет миссис Барик, вышел на улицу и достал свой мобильный. В блокноте я нашел лондонский телефон Лавинии и позвонил. Четыре вызова. Никто не отвечает. Щелчок. Включился автоответчик. Сообщение оставлять я не стал, а позвонил ей на сотовый телефон. Когда она взяла трубку, я услышал на линии треск и шипение.