Пятьдесят три письма моему любимому - Лейла Аттар

Прибыли парамедики, интубировали Заина и откачали из него еще воды. Я представила себе его крошечные легкие, раздутые, как два пакета с водой, и начала судорожно всхлипывать.

Трой положил мне руку на плечо.

– С ним все будет хорошо. – Он казался изможденным, высохшим, измученным.

– Спасибо тебе, – сказал Хафиз.

Я отошла от Троя, потянулась к мужу. Мы сели в скорую вслед за медиками. Трой остался на улице, глядя, как наша семья заходит в машину.

Двери закрылись, и мы уехали. Я знала, что Трой смотрит нам вслед, но не обернулась. Яркий лак на моих ногах потрескался и облупился.

29 июля 2000 года

Заин родился во время грозы.

Это была весна 1986-го, и дождь лил уже три дня. Когда у меня пошли воды, Хафиз был в отъезде. В больницу меня отвез Боб, а Элизабет присматривала за Наташей.

– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я кому-нибудь позвонила? – спросила она.

– Попробуйте дозвониться Хафизу.

Я рожала шестнадцать часов. Почему-то с Заином было гораздо труднее, чем с Наташей, а может, так просто казалось оттого, что я была одна. Когда сын появился на свет, в больнице отключилось электричество. И я впервые увидела его личико в свете молний. Может быть, поэтому он всегда боялся грозы. Маленьким он всегда обнимал меня и прятал лицо у меня на животе.

– Прогони ее, мама, – шептал он.

Теперь он находит другие способы быть ко мне поближе. Сегодня он крутился вокруг и просил, чтобы я сделала горячий шоколад, по-настоящему, как он любит.

В том, чтобы наблюдать за закипающим молоком, есть что-то успокаивающее. И просто приятно ломать шоколад на кусочки и смотреть, как он плавится, расходясь по спирали, когда я помешиваю в кастрюльке.

Мы с Заином и Хафизом сидели в кухне за столом, из чашек поднимался горячий пар, от которого запотевали стекла.

– Можно, мы сегодня останемся у бабушки? – спросил Заин, пощипывая струны гитары.

– Да, – ответил Хафиз.

– Нет, – одновременно с ним сказала я.

– Ну так да или нет? – спросил Заин.

– Папы не будет дома на следующих выходных, – ответила я. – Тогда и пойдете к бабушке, если захотите.

– Но…

– Заин, – поднял глаза от газеты Хафиз. – Что мама сказала?

– Но она никогда меня никуда не отпускает.

– Она волнуется. – Наташа вошла в кухню и села на стул. – Ну из-за того, что тогда случилось.

– Но это было четыре года назад. И я с тех пор научился плавать.

Я поглядела на детей. Наташа в свои шестнадцать была уже почти ростом с меня, но гораздо более решительная, чем я в ее возрасте. И мне это нравилось. Мне хотелось, чтобы она могла постоять за себя. И Заин – в четырнадцать его лицо начало меняться. У него были мои кудри и большие, круглые глаза Хафиза. Он так быстро взрослел, совсем скоро он уйдет от нас.

– В следующий раз, – сказала я. – Пойдете к бабушке на следующие выходные.

– Ты видела? – Хафиз расправил газету на столе. – Тут статья про Троя.

При упоминании его имени мое сердце все так же начинало биться. Я смотрела в чашку, ожидая, пока успокоюсь.

– Покажи! – схватил Заин газету.

– «Хитгейт Груп» расширяется и открывает международные отделения в Мексике и Гонконге. Компания, процветающая под руководством своего лидера, основателя и директора Троя Хитгейта, готова выйти на международный рынок, – прочла Наташа. – О, и тут есть его фотография.

Я собрала пустые чашки и начала их мыть.

– А почему мы больше с ним не видимся? – спросил Заин.

– Он очень занят, – ответил Хафиз. – Кажется, мы с мамой видели его года два назад. Так, Шейда?

– Так.

Два года, пять месяцев, две недели и два дня. На балу в честь дня Святого Валентина, который устроила Джейн.

Мне удавалось избегать его весь вечер, кроме того момента во время танца, когда я поглядела Хафизу через плечо и мы встретились взглядами. Я не видела, с кем он танцевал. И не знала, и не хотела знать. Играла песня Лайонела Ричи «О нет», и на несколько секунд мы словно оказались одни в этом зале.

Он был так красив во фраке, как Ричард Гир в «Красотке», когда они слушали оперу. Я вспомнила, как танцевала с ним, моя рука в его руке, и вдыхала этот заряженный, возбуждающий воздух, который всегда окружал его. Мне хотелось, чтобы эта песня скорее закончилась. Кто вообще играет такое в Валентинов день? Три минуты сплошного лирического ада, когда я притворялась, что могу дышать, что мои ноги не налиты свинцом, а сердце не пытается выскочить из груди.

После, когда Хафиз решил подойти к столу Троя, я сказала, что мне нужно в туалет. Он странно поглядел на меня. Он не мог понять, как я могу быть так безразлична к человеку, который спас нашего сына. «Безразлична», – так он и сказал.

– Мам, – Наташа выключила воду. – Ты моешь чашку уже пять минут.

– О, – я посмотрела в раковину. – Никак не могу оттереть это пятнышко.

Когда я вытирала руки, зазвонил телефон.

– Алло, – ответил Хафиз. – Когда? – Он взглянул на часы. – Нет, нет, я приеду. Да. Ладно.

– Что еще? – спросила я.

– Один из водителей не может выйти на смену. Мне надо ехать.

– Ты не можешь отправить кого-то другого?

– За такое короткое время никого не найти. Я вернусь в среду вечером. – Он поцеловал меня в щеку.

– А потом снова уедешь в пятницу, – напомнила я. – Я-то думала, ранг владельца фирмы дает хоть какие-то привилегии.

– Это новый контракт. Если мы задержим доставку, найдется десять других компаний, готовых перехватить заказ.

– Знаю, – вздохнула я. – Увидимся в среду.

Я смотрела, как он выезжает на дорогу.

Интересно, когда он прекратит свой бег.

4 августа 2000 года

Машина Джейн заглохла, когда мы с ней стояли в пробке в центре города.

– Вот черт! – ударила она по рулю. – Черт, черт, черт!

– Не понимаю. Машина же совсем новая, – сказала я.

– Да не в этом дело. – Она опустила голову на руль.

– А в чем?

– Я забыла заправиться.

– Ты шутишь?

Она помотала головой.

– Лампочка горела уже какое-то время.

– Что, серьезно?

– Серьезно.

– И что теперь? – спросила я. – Хафиза в городе нет. Хочешь позвонить Мэтту?