Шарлотт-стрит - Дэнни Уоллес

Когда я рассказал ей все, она посмотрела на меня с жалостью, но кто знает, кому эта жалость предназначалась.

— Господи, Джейсон, что случилось?

Я не знал, куда идти, поэтому пошел сюда.

— Входи. Ну, давай, — приглашает она, и я протискиваюсь в тесный темный коридор ее квартиры на Блэксток-роуд.

— Где твоя соседка? — спрашиваю я, замечая ужин на одного, доставленный из вьетнамского ресторана, бокал вина и десятичасовые новости по телевизору.

— У меня ее нет? — ответила она с вопросительной интонацией. Почему-то это озадачило меня. Как будто она выросла, а я этого не заметил. Но нам обоим за тридцать и это самое большее, чего мы могли добиться.

— Выпьешь вина? — предложила она как раз в тот момент, когда я отшатнулся от нее, чтобы она не почувствовала запах алкоголя. — Что с тобой?

Мои глаза блестят — не знаю, от выпитого, от холода, от слез ли, и я весь содрогаюсь от несправедливости этого мира, гнева и прогулки под мокрым снегом.

— Тебя знобит. Что случилось?

— Мне кажется, я на грани срыва, — отвечаю я так честно, как только могу, правда, с несколько фальшивой улыбкой и наворачивающимися на глаза слезами от того, что весь день мне приходилось быть честным. — Мне кажется, я вот-вот сломаюсь, и я не знаю, как с этим справиться.

Я, уже не в силах сдерживаться, чувствую, что в горле у меня стоят тяжелые, рваные всхлипы, и она тоже это чувствует, так как обращается со мной словно с ребенком и спрашивает, не хочу ли я печеной картошки или еще чего-нибудь. От этого проявления доброты я совсем теряю самообладание.

Я хочу, чтобы мир снова стал таким, каким он был до того, как все это случилось, до всего этого джина с чем-то, по ошибке названным тоником, но при этом я хочу, чтобы со мной обращались вот так, как она сейчас. Терпеть, когда говорят, что мне надо вырасти, оставить «это» в прошлом или разобраться со своей жизнью.

Это нечестно. Я не просил, чтобы это случилось. Не знаю, почему это повлияло на меня вот так и почему я единственный, кто это понимает. Но я не единственный. Она тоже понимает. Может, просто потому, что ей не приходится постоянно иметь с этим дело, но наконец я чувствую, что говорю с кем-то, кому я небезразличен, с кем-то, кто видит для меня иное будущее — вдали от Сент-Джонса, Дилана и отчаяния.

Тебе тоже было не все равно, Сара, но почему все так быстро изменилось? Кто переключил программу? Разве можно постоянно слышать требование вырасти и при этом не страдать от непонимания?

Я хватаю графин и наливаю себе стакан вина, а она включает отопление посильнее только ради меня. У меня опять начинает болеть сердце от того, как это приятно, и я рассказываю ей все. Она проявляет понимание и уже за полночь отыскивает в шкафу бутылку виски, которую собиралась подарить отцу на Рождество. Мне сразу стало тепло, хорошо и уютно. Внезапно обнаружив, что моя рука находится в непосредственной близости от ее ноги, я понимаю, как она хороша, какой она замечательный друг и как правильно все сейчас происходящее.

Я прислонился к кухонному столу и тут же отшатнулся — мне показалось, что я раздавил муху, но, по счастью, это оказалась всего лишь воздушная кукуруза Дэва.

Я ссыпал ее останки на край раковины, зная, что через некоторое время он ее хватится.

Это был долгий вечер, и, доставая чайные пакетики из шкафа, я попытался обдумать, что произошло.

Да, было приятно поговорить. Она оказалась хорошим слушателем, а я — нет. Я умудрился забыть, просила ли она положить сахар.

— Нет, — словно угадав мои мысли, крикнула она из спальни.

Тут же распахнулась дверь комнаты Дэва, и он высунулся в коридор с видом антилопы, услышавшей рев льва.

— Что это было? — проговорил он.

— Эбби, — шепотом ответил я, и, когда шок прошел, он вышел из спальни на кухню.

— Хорошие новости, — не очень уверенно проговорил он. — Поздравляю.

— Ничего не было, — ответил я, и на его лице появилось выражение, явно свидетельствовавшее о том, что он ничему не верит.

Но ничего и вправду не было. Даже поцелуев. Думаю, очень многим парням не досталось поцелуев, обещанных Эбби.

— Пойдем куда-нибудь позавтракаем, за твой счет? — предложил Дэв. — Мне есть что тебе сказать, если…

В спальне, опершись на мою сложенную в несколько раз подушку, одетая в найденную на полу футболку, Эбби печатала что-то на ноутбуке.

— «Фейсбук» был открыт, — сочувственно пояснила она, показывая на экран. — Хочешь знать новости?

— Что? — спросил я, опуская ее чашку с чаем на пол рядом с кроватью.

— Сара… — Она предоставила мне возможность завершить фразу, но я лишь пожал плечами. — …примеряет платья.

Я не знал, что сказать, так что снова пожал плечами.

Свадебные платья? Платья для беременных? Процесс обновления ее статуса породил немало новой информации, но я не хотел приобщаться к ней, так как не собирался задаваться вопросами, не имеющими, по моему разумению, ответов.

Почему-то мне вспомнилась мама. Она плохо восприняла наш разрыв. Она была бы так счастлива сейчас, помогая Саре, давая ей советы насчет свадебного платья или помогая выбрать одежду для беременных, с нетерпением ожидая дня, когда она во второй раз станет свекровью и наконец-то бабушкой. Стивен женат на Эми, и они часто общаются с мамой по скайпу, но я знаю, что в отношении меня у нее тоже были свои планы.

Боюсь, что родители становятся жертвами разрывов, хотя об этом не часто говорят. Но им приходится смотреть, как рушатся их планы на будущее, как подготовленные свадебные речи оказываются ненужными, как мечты, в которых они кормят с малышом уток или выбираются со всей семьей на пикник, тают в воздухе из-за одной ссоры, одной ошибки, одного эгоистичного поступка. Им приходится отступать и надеяться, что в следующем месяце, в следующем году или когда-нибудь в будущем ты встретишь кого-то и они снова будут надеяться и строить планы. А пока они остаются на твоей стороне — ты ведь все-таки свой, но вместо надежды у них остается Билли Элиот и не слишком приятные ужины втроем.

— О, Джейсон, — сказала мама, когда я ей все рассказал, — что теперь? Что же будет теперь?

И всему виной была некая случайность. Просто глупая случайность. Если бы я был чуть менее великодушен, то сказал бы, что виной всему мальчик, трудный, жестокий, злобный мальчик из моей школы. Расист, разумеется, хоть и сам не знает почему, злой на весь мир, но на самом деле всего лишь будущий бандит. Наверное, я кажусь озлобленным снобом, но подумайте сами, как могло бы быть иначе, после того как Дилан сделал то, что сделал. Мне пришлось уйти после этого. И, что бы Сара вам ни говорила, я сделал это не с легким сердцем. Я не сразу принял это решение. Она не понимала этого. Не могу поверить, что девушка, так долго бывшая со мной, настолько не понимала меня.