Жемчужина страсти - Юдифь Готье

Несчастная молодая женщина нервно ходила по комнате. Она то удалялась от окна, то невольно опять возвращалась. Зубы ее стучали; какое-то страшное нетерпение волновало ее. Ожидание ужасало.

На площадь пришли солдаты, потом самураи, вассалы принца Тозы.

Они разделились на кучки и, опершись на сабли, вполголоса разговаривали, тихо порицая поведение своего господина.

— Отказать в харакири одному из самых благородных среди японских государей? Я не понимаю такого решения, — говорил кто-то.

— Такого никогда не было, — говорил другой, — даже когда речь шла о простом самурае, как мы.

— Он хочет послать голову принца Нагато Гиэясу.

— Если бы принц сам расправился с собой, можно было бы потихоньку отрубить голову у трупа, не обесчестив памяти благородного осужденного.

— Князь Тоза, без сомнения, ненавидит за что-то Нагато.

— Что ж такое! Ненависть не извиняет несправедливости.

Когда настал час казни, во дворце Фаткуры начали подымать шторы.

Растерянная молодая женщина убежала в глубь комнаты. Она спрятала голову в складках шелковой драпировки, чтобы не видеть и не слышать, чтобы заглушить свои рыдания.

Но вдруг она выпрямилась и вытерла слезы.

— Пойдем, Тика! — вскричала она. — Разве так должна вести себя супруга Ивакуры? Я сумею скрыть в себе свое горе, помоги мне дойти до этого окна.

Когда она показалась, опершись на Тику, среди присутствующих водворилось глубокое молчание, полное почтения и сострадания.

В то же время пришел и принц Тоза. Он устремил на нее свой взор, но она посмотрела на него с такой ненавистью и презрением, что он опустил голову.

Тоза сел на складной стул и дал знак привести заключенного.

Тот вскоре появился, с небрежным видом и презрительной улыбкой на губах. С него сняли цепи. Он играл своим веером.

Два палача шли за ним, с голыми ногами, в черных одеждах, подпоясанных кушаком, за которым была заткнута сабля.

Он ступил на белую циновку, которая несколько минут спустя должна была обагриться его кровью, потом поднял голову.

Тогда Фаткура странно вздрогнула.

Тот, что стоял перед ней, был не принц Нагато.

Взор влюбленной женщины, который так часто останавливался на лице возлюбленного, не мог обмануться, даже при таком сходстве, которое обмануло всех. Она не колебалась ни минуты. Она не нашла ни блеска взгляда, ни печали в улыбке, ни гордого лба того, кто наполнял ее сердце.

«Я хорошо знала, что он не мог быть побежден и унижен», — говорила она себе, объятая безумной радостью, которую с трудом скрывала.

Читали приговор заключенному.

Он осуждал его на отсечение сначала кистей рук, потом головы.

— Бесчестие, которое ты объявил мне сейчас, тебя же обесславливает! — вскричал осужденный. — Кисти мои творили всегда только благородные поступки и не заслуживают, чтобы их отделяли от рук, которые руководили ими. Но сочиняй какие тебе угодно казни, мучь меня, как тебе вздумается, я остаюсь принцем, а ты унижаешься до палача. Я бился изо всех сил с врагами нашего законного государя. Ты же изменил ему ради другого, ради изменника. Ты пришел потихоньку, без повода к войне между нами, и напал на мое государство. Ты хотел моей головы, чтобы получить за нее у Гиэяса хорошую награду: бесчестье падет на тебя. Какое мне дело до твоего потешного приговора!

— Что же это за человек, который так смело говорит? — спрашивала себя Фаткура.

Самураи одобряли слова пленника; они выказывали принцу Тоза свое неудовольствие.

— Не отказывай ему в смерти благородных! — говорили они. — Он ничего не сделал, чтобы заслужить такую строгость.

У Тозы все кипело внутри.

— Я не нахожу мою месть достаточной, — говорил он, стиснув зубы. — Я бы хотел выдумать еще что-нибудь ужаснее.

— Но ты ничего не находишь, — сказал, смеясь, осужденный. — Ты всегда отличался недостатком изобретательности. Помнишь, как ты сопровождал меня на праздниках и веселых приключениях, которые я устраивал? Ты никогда не мог ничего выдумать, но всегда задним числом вспоминал нашу прошлую находчивость.

— Довольно! — вскричал Тоза. — Я раздеру твое мясо клещами и волью в твои раны кипящей смолы!

— Ты только усовершенствовал выдуманное докторами прижигание хлопчатой бумагой. Придумай еще что-нибудь, этого мало.

«Я не понимаю геройского поступка этого человека, — думала Фаткура. — Он знает, что его принимают за другого, и поддерживает эту роль, хотя она ведет к ужасной смерти».

Она хотела закричать правду, сказать, что этот человек — не принц Нагато, но подумала, что ей не поверят. Кроме того, раз он сам молчал, значит, у него были к тому важные причины.

— Клянусь тебе, что ты будешь страшно отомщен! — вскрикнула она. — Эту клятву дает супруга Нагато, и она сдержит ее.

— Благодарю, божественная принцесса! — сказал осужденный. — Только тебя одну я сожалею в этом свете, который покидаю. Скажи моему господину, что я весело умер за него, видя в плохо удовлетворенном бешенстве моего палача доказательство нашего превосходства и нашей будущей славы.

— Ты больше не будешь говорить! — вскричал принц Тоза, делая знак палачу.

Голова Садо была отрублена одним ударом. Волна крови залила белую циновку. Тело упало.

Фаткура не могла сдержать крика ужаса.

Самураи отвернулись, нахмуря брови. Они удалились, молча поклонившись принцу Тоза.

Последний, полный гнева и стыда, заперся в своем дворце.

В тот же вечер гонец с окровавленной головой, завернутой в красный шелковый лоскут и положенной в соломенный мешок, покинул замок Тозы.

Весть о победе, одержанной генералом Гарунагой в Сумиоси, быстро дошла до Осаки. Йодожими сама, с шумной радостью, пошла объявить об этом Фидэ-Йори. Она не скрывала, что гордилась победой своего возлюбленного. Однако вскоре пришли крестьяне из Сумиоси и рассказали подробно обо всех происшествиях войны. Имя принца Нагато заменило везде имя Гарунаги. Йодожими запретила, под страхом строгого наказания, повторять подобную клевету; она рассердилась и измучила сына глупыми упреками. Фидэ-Йори не возражал ей; вслух он превозносил Гарунагу, а про себя благодарил своего безгранично преданного, верного друга.

К несчастью, другие события, более печальные на этот раз, заставили забыть радость первой победы: Гиэясе не приводил в исполнение того, чего от него ожидали. Он не нападал на Осаку с юга: значит, генерал Сигнэнари бездействовал на острове Авадзи, а между тем его не смогли отозвать. Похититель престола не пытался также прорвать ряды, которые загораживали остров Нипоне: его армия, разделенная на маленькие отряды, плыла по морю, приставала в различных местах берега около Осаки, потом, ночью, нападала и захватывала позицию.