Игра в ложь - Рут Уэйр

– По-моему, нам надо выпить, – вдруг вмешалась Тея и открыла бутылку виски, которую Амброуз держал на кухонном столе. Тея налила себе полный стакан, осушила его залпом и спросила:

– Кейт, выпьешь?

Поколебавшись, Кейт кивнула, и Тея наполнила еще три стакана, а себе налила вторую порцию. Я не хотела виски, я бы лучше взяла сигарету – но сама не заметила, как стакан оказался в моих руках, у моих губ. В следующее мгновение я уже глотала обжигающую жидкость. И, надо сказать, мне стало легче. Реальность – мертвый Амброуз на прикаминном коврике – как-то расплылась, отдалилась.

– Что будем делать? – спросила Фатима, когда все стаканы опустели. На ее серые щеки вернулось подобие румянца. Нетвердой рукой Фатима поставила стакан на стол. – Полицию вызовем? Или «Скорую»?

– Никакой полиции. Никакой «Скорой», – отрезала Кейт.

Ошарашенные, мы не нашлись, что возразить. В лицах Теи и Фатимы отражалось, наверное, мое собственное недоумение.

– В смысле? – переспросила Тея.

– Никто не должен знать, – убежденно заговорила Кейт. Налила себе еще виски – целый стакан – и выпила залпом. – Вы что, не понимаете? Я, как нашла его, все думала, думала: что делать? Если узнают, что мой отец умер…

Кейт замолчала и прижала руки к животу, словно она ранена и пытается остановить кровь. Заговорила она лишь через несколько минут, с большим усилием:

– Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь пронюхал.

Голос звучал как чужой; казалось, Кейт заранее отрепетировала свою речь путем многократных повторений.

– Мне еще нет шестнадцати. Если узнают о смерти папы – меня заберут в приемную семью или отправят в приют. Тогда я потеряю дом – будто мало мне… вот этого…

Кейт, не в силах закончить, смолкла. Но она сказала достаточно. Мы все поняли. Кейт не могла в довершение к смерти отца – единственного родного человека – потерять еще и мельницу.

– Это же просто дом… – начала Фатима, но осеклась.

Кейт покачала головой.

Мельница никогда не была просто домом. Здесь царил дух Амброуза; все говорило о нем – от картин и рисунков в мастерской до застарелых винных пятен на столешнице. Вдобавок наша связь с Кейт зиждилась на мельнице. Если бы Кейт отправили в приемную семью, она разом лишилась бы и нас, и Люка. Она бы потеряла абсолютно все. Все и всех.

Сейчас наш выбор кажется нелепым. Мы не сглупили – мы совершили преступление. О чем мы только думали? Ответ прост: мы думали о Кейт.

Мы не могли вернуть к жизни ее отца; но даже сейчас, когда я, повзрослев, взвешиваю альтернативы – приемная семья для Кейт, мельница отходит к какому-нибудь банку – даже сейчас наше решение сохраняет смысл. Отнимать у Кейт родной дом – несправедливо. Амброуз мертв – это непоправимо, а Кейт жива, и в наших силах выручить ее.

– Никому не говорите, что папа умер, – попросила Кейт срывающимся голосом. – Пожалуйста. Поклянитесь, что не скажете.

Мы поклялись по очереди, все три. Но Фатима продолжала хмуриться.

– И все-таки… что нам делать? Нельзя же… нельзя же его так оставить?

– Мы его похороним, – произнесла Кейт.

Повисло молчание. Шокированные, мы медленно, очень медленно осознавали смысл ее слов. Помню, как похолодели мои руки, несмотря на удушающую жару. Помню, как всматривалась в бледное, искаженное лицо Кейт и думала: «Кто ты? Кто?»

Ее слова, однако, странным образом обозначили единственно правильный выбор. Действительно, что еще нам оставалось делать? Сейчас мне хочется хорошенько встряхнуть ту девчонку – пьяную, ошарашенную, согласившуюся на безумный поступок. Но тогда… Была ли у нас альтернатива?

Да сотня альтернатив, и каждая – лучше, чем сокрытие мертвого тела и погружение во вранье длиною в жизнь.

Ни одна альтернатива, впрочем, не казалась нам подходящей, когда мы слушали Кейт, стоя над мертвым Амброузом и глядя друг другу в глаза.

– Тея, что скажешь? – спросила Кейт, и Тея кивнула – правда, не слишком уверенно, и вскинула руки к лицу.

– По-моему, больше ничего не остается.

– Нет, невозможно, – произнесла Фатима, явно не веря собственному утверждению. Так говорят люди, которые только пытаются сжиться с реальностью. – Должен быть другой выход. Неужели ничего нельзя сделать? Давайте деньги соберем, а?

– Дело не только в деньгах, – сказала Тея и запустила пальцы в свои длинные волосы. – Кейт всего пятнадцать. Ей не позволят жить одной.

– Но это же безумие, – с отчаянием в голосе упиралась Фатима, глядя на нас по очереди. – Кейт, пожалуйста, дай мне позвонить в полицию.

– Даже не думай, – резко сказала Кейт. В ее лице смешались отчаянная мольба и упрямство.

– Я ведь не прошу вас хоронить его. Не можете – не надо, сама справлюсь. Вы, главное, в полицию не звоните. Я сама позвоню, клянусь. Позвоню и скажу, что папа пропал. Только не сейчас.

– Но он же умер! – всхлипнула Фатима.

И тут в Кейт будто пружина лопнула. Схватив Фатиму за руку, Кейт закричала:

– А я, по-твоему, слепая, да?! Сама не вижу?! – В голосе было столько отчаяния, что я невольно подумала: хоть бы никогда больше мне не видеть таких несчастных людей! – Именно поэтому выход только один…

На миг мне показалось, что Кейт сейчас окончательно потеряет контроль над собой. Возможно, это принесло бы облегчение всем нам. Если бы Кейт начала рыдать, истерически звать отца – словом, сопротивляться молоту судьбы, который на нее обрушился… Но Кейт сдержалась. Больших усилий ей стоило обуздать эмоции. Кейт выпустила руку Фатимы. Лицо ее приняло спокойное выражение.

– Поможете мне, девочки? – спросила Кейт.

И мы, одна за другой – сначала Фатима, затем Тея, наконец, я, – согласно кивнули.

О, мы проявили максимум почтения. Мы завернули мертвого Амброуза в клеенку, понесли на его любимое место – на мыс в нескольких сотнях ярдов вниз по течению Рича. Оттуда открывался лучший вид; там Амброуз, бывало, часами рисовал. А главное – шоссе кончалось, не доходя до мыса, и машины туда не ездили, да и люди редко ходили – разве что появится собачник со своим питомцем или приплывет рыбацкая лодка.

Там, среди тростников, мы вырыли могилу. Мы копали по очереди одной-единственной лопатой, каждая из нас сменялась, лишь когда начинало ломить руки и спину. И мы опустили в эту могилу Амброуза.

Кровь стынет, как вспомню. Никакой скорбной торжественности, как на обычном кладбище во время обычных похорон. Амброуз оказался ужасно тяжелым, а могилу мы вырыли слишком узкую и слишком глубокую. На дне была глинистая жижа, тело шлепнулось в нее, издав звук, похожий на пощечину. До сих пор я слышу его в ночных кошмарах.

Амброуз упал лицом вниз. Позади меня Кейт всхлипнула, сглотнула, подавляя рвоту, и опустилась на колени, спрятав лицо.