Наместница Ра - Филипп Ванденберг

Сененмут был потрясен жесткостью ее тона. Он даже на мгновение усомнился, та ли это женщина, которую он любит и чтит.

— У тебя не было причин ссылать Исиду в Бубастис, где ей придется выполнять самую черную работу.

— Черную работу? — Царица рассмеялась. — Никто не заставит ее делать этого. Уж от этого я избавила ее!

Не сдержавшись, Сененмут повысил голос, так что Нехси приложил палец к губам, призывая к тишине.

— Ты немедленно вернешь Исиду, — твердо сказал Сененмут. — И дашь ей самой выбрать, где жить. Если о твоих играх с матерью фараона станет известно, народ ужаснется жестокости фараона и все царство наполнится его врагами. Повсюду только и будут говорить: «Она не дочь Амона, а выродок Сета, сеющего на земле зло!»

Слова эти поразили Хатшепсут в самое сердце, и, словно очнувшись от дурного сна, царица прошептала:

— Я не могу вернуть Исиду, ибо…

— Ибо?.. — безжалостно потребовал ответа Сененмут.

Хатшепсут долго колебалась, а потом все-таки ответила:

— Два раба отвезли Исиду вниз по Нилу. Но не в Бубастис… Целью им был назначен город Шмуну на полпути к дельте Великой реки, где родина восьми древних богов. Там они привязали Исиду к спине дикого осла и угнали животного в пустыню.

Сененмут застыл подобно статуе бога в Карнакском храме. В первый момент он подумал, что царица шутит, но по трезвом размышлении понял, что она сказала правду. Хатшепсут между тем с демонстративным равнодушием наладила стрелу и, прицелившись в несуществующую птицу, направила ее в небо. Советник не вымолвил больше ни слова. Хладнокровие, с каким правительница сообщила о своей ужасной мести служанке Исиде, заставило его содрогнуться. Та ли это Хатшепсут, Прекраснейшая из женщин, которая, напевая, лежала на носу скользящей по зарослям тростника ладье, вылавливала цветы лотоса и любовалась проворными рыбешками? О, Амон, Мут и Хонсу, как могла женщина так перемениться?!

— Тсс! — вырвал Сененмута из задумчивости голос нубийца.

Нехси с помощью шеста удерживал барку в неподвижности и взволнованно указывал пальцем в конец тростникового пояса, за которым начиналась широкая песчаная отмель.

Теперь и Сененмут сообразил, что две округлые горы в мелководье были вовсе не валунами, а спинами бегемотов.

— Ближе, Нехси! — возбужденно прошипела Хатшепсут, глядя в ту сторону.

Нубиец выставил поднятую ладонь, жестом успокаивая царицу, потом медленно и бесшумно повел ладью к «валунам». Вот уже стали различимы бугорки глаз, уши, похожие на свернутые лепестки, и толстые ноздри, из которых доносилось размеренное посвистывание. Глаза гигантов были закрыты, как будто они спали, однако уши их постоянно двигались — казалось, они улавливают малейший звук, который раздается поблизости. Их лоснящаяся шкура поблескивала в косых лучах восходящего солнца, словно черный гранит, и Сененмут снова засомневался, что ее можно пробить стрелой, выпущенной из лука.

Глаза царицы разгорелись подобно красным глазам Сета. Она должна убить этого зверя! Даже если сегодня ей не удастся попасть в уязвимое место между лопатками, она будет пытаться снова и снова, пока не получит свой трофей.

Свист из ноздрей бегемотов стал громче, ритм его изменился, что обеспокоило царицу. Она показала Нехси, чтобы он продвинулся левее, и тот молча кивнул. Нос барки разворачивался бесшумно. Гигант слева должен стать добычей. Хатшепсут глазами отыскала то место между лопатками, куда должна вонзиться ее стрела — маленький бугорок на широком круглом загривке, — и уже больше не упускала его из виду. Сверля бегемота колючим взглядом, она твердила про себя как заклинание: «Я должна попасть, я попаду…» Подобно Амону, изгоняющему врагов, натянет она тетиву лука и пошлет стрелу, быструю, как сокол в небе; она не промахнется и сразит бегемота наповал. И народ будет ликовать, когда глашатаи разнесут по всей стране: «Мааткара принесла Амону свидетельство ее сиятельной мощи».

Пока высокий нос ладьи медленно поворачивался, царица, опустив лук и настороженно прислушиваясь к жертве, искала наилучшую позицию. Одно неверное движение, один неосторожный звук — и оба животных пойдут в атаку. Они опрокинут ладью и клыками толщиной с руку размелют, растерзают всех находящихся в лодке, прежде чем кто-то успеет прийти на помощь.

Сененмут трепетал от страха. Он хорошо знал безоглядную решимость Хатшепсут и ярость, с которой она, не считаясь ни с чем и ни с кем, приводила в исполнение то, что засело в ее голове. Царица и сама осознавала смертельную опасность их положения, но еще сильнее были ее страсть и неодолимое желание разделать гиганта подобно жертвенному животному перед алтарем бога. Одержать победу над бегемотом значило для нее победить собственную судьбу. Поэтому она или убьет, или погибнет!

Ладья, с трудом удерживаемая Нехси, стояла неподвижно. Хатшепсут подняла лук, Сененмут затаил дыхание. Бесконечно долго прицеливаясь, царица так натянула тетиву, что та грозила лопнуть. Откуда в ней столько силы? Любой мужчина, так долго удерживающий лук наизготове, привел бы Сененмута в изумление, а царица, вдохновленная богом войны Монту, не позволяла своей руке даже дрогнуть. Она еще чуточку наклонилась вперед и наконец выпустила стрелу.

Звук, с которым стрела впилась в спину бегемота, еще не растаял в воздухе, а мощная гора уже вздыбилась, так что вода вокруг вскипела пеной, и бездонная пасть с ужасающими клыками раскрылась широко, как медные врата храма. Могучий рев — казалось, что царица сразила целое вражеское войско, — раскатился по Нилу. Никто не мог знать наверняка, был ли то предсмертный вопль или крик ярости. Второй бегемот, вспугнутый буйством собрата, поднялся, потоптался на месте, а затем проворно бросился наутек в открытые воды.

Между тем раненый гигант обнаружил ладью, из которой выпустили стрелу, и с разинутой пастью ринулся на обидчика. Стрела в его спине казалась не более чем колючкой в теле. Теперь Хатшепсут разглядела, что промахнулась, и, мигом выхватив вторую стрелу, выпустила ее в открытую пасть. Целый фонтан темной крови вырвался из глотки чудовища и окрасил воды Великой реки. Бегемот взвыл от боли. От барки животного отделяло расстояние не больше двойной длины его тела.

Зато Хатшепсут убедилась, что гигант уязвим, и принялась пускать стрелу за стрелой, хладнокровно, подобно воину, отчаянно защищающему свою жизнь. Выстрел за выстрелом кромсали в клочья нежную плоть внутри пасти, и оглушающий рев бегемота сменился клокочущими звуками живого существа, захлебывающегося в собственной крови. И всякий раз, когда голова его опускалась в воду, вода вскипала кровавой пеной.

Бегемот уже перестал охотиться за ладьей, он беспомощно завалился набок, будто хотел обмыть раны. Но повелительница не оставила его в покое. С расчетливым самообладанием она целилась в глаза, взрывающиеся брызгами, как перезрелые персики, которые крестьянин стрясает с дерева, и остановилась только после того, когда была выпущена последняя стрела.

Сененмут с отвращением отвел взгляд. В воздухе стоял запах теплой крови и освежеванной плоти. И пока приближалась барка с сопровождением, на которой придворные многоголосо перебивали друг друга и возбужденно жестикулировали, Хатшепсут, поставив ногу на борт, потрясала высоко поднятым луком подобно триумфатору, расправившемуся со смертельным врагом.