Сорняк - Андрей Буянов

Охотников, конечно, пришлось бы побить в любом случае, вот только никто не ожидал, что так. И что получили? Получили кучу раненых и убитых – и никакого навара. Волки, правда, вообще ничего не получили, только потеряли, но это их проблемы. Так вот, чтобы не померли те, кто ранен, но ещё по какой-то причине жив, нужно возвращаться домой – сами они навряд ли смогут. Оставить их здесь, а самим продолжить путь к стойбищу Волков никто и не подумал. Зачем? Внезапного напасть не получилось, значит всё, нечего лезть, иначе можно влететь. Забавно получилось… Хоть и кажется, что в степи везде дорога, но вот столкнулись два отряда, и всё тут. Мыслят-то люди схоже, обе стороны шли прежде всего грабить, и обе надеялись на неожиданность по зимнему времени… А теперь, изрядно друг друга поколотив, вынуждены разбредаться в разные стороны – залечивать раны, до весны. Не до ранней, конечно, ранней весной степь превращается в одно большое болото, потому как льют не прекращающиеся дожди. Их, кстати, в тугих выменях туч пригоняет некий местный божок Кос, очень уважаемый родами. Так-то… А Отец Солнце потом высушит своей теплой дланью лишнюю воду, чтобы стада и люди, да и всё живое, могли ходить по степи куда им заблагорассудится.

Об этом Мише уже третий день рассказывал тянущий волокушу Ур. Такое, мягко говоря, нехарактерное красноречие напало на него, вероятно, от радости за то, что брат остался жив после проведённого Мишей вмешательства в его черепушку. Теперь, по его утверждению, Унге точно ничего не грозит, если только не встретится на пути к стану Быков медведь-падальщик. Но и это достойной проблемой не должно было стать, ибо два таких могучих охотника, как он Ур и Мисшаа (при этом кивалось, мол, сам видел), с ним без особых хлопот управятся. Таука, разумеется, тоже поправится, потому как его лечил тоже Мисшаа, и значит, выздоровление как минимум гарантировано. Как максимум не говорилось, но Мишка даже из интереса спрашивать не стал, тем более что в радужных прогнозах Ура был совершенно не уверен. Поэтому он кивал, внимал и периодически переспрашивал, когда встречал особо незнакомое слово. При этом так же тащил уже свою волокушу. Таука тоже иногда участвовал в беседе, но чаще метался в бреду от сильного жара. Унга так и лежал неподвижно, в себя он пока не пришёл, но и умирать вроде как не собирался. Отчего, собственно, радость Ура укреплялась, и с каждым днём росла все сильнее. Хотя Мишка тоже был рад, что первый охотник рода не умер, не только как псевдоврач, но просто по-человечески…

После драки у себя на теле Миша насчитал с десяток порезов. В основном – мелких и незначительных. Сейчас они уже затянулись, несмотря на чужую кровь и грязь, оставив после себя лишь маленькие белые росчерки шрамиков. А вот порезы Ура были не настолько безобидны. Но здоровяк на них внимания демонстративно не обращал, только на самые большие накладывал разжёванный мох, остальные же протирал шкуркой, вымоченной в собственной моче. В результате чего к вечеру у него поднимался жар… На ночлег становились довольно рано, готовили еду, проверяли волокуши. Они хоть и сделаны из прочных древков трофейных копий, а узлы прочно замотаны кожаными ремешками, но вот проверять надо всё равно, чтобы днём не отвлекаться от ходьбы. Часть вещей, в том числе и щит, сложили на них же, иначе тащить ещё и их на себе неудобно. С утра снова впрягались и продолжали путь…

Таукину рану пришлось вскрывать. Снова Миша с Уром жевали горькую вяжущую траву, бинтовали ногу шкурой. Впрочем, в тот же вечер Тауке полегчало, он очнулся и попросил воды. Поить сырой его Миша не рискнул, поэтому замучился её кипятить, а потом остужать в своём шлеме, затем оставил развариваться в нем вяленое мясо. А сам подсел к Уру.

– Давай раны посмотрю?

Тот хотел было отказаться, но потом вздохнул, стянул куртку с плеча и подставил порез Мишке.

– М-да, – протянул тот, рассматривая набухшие края. – Чего молчал-то?

Он понюхал, сыром вроде не пахло, то есть процесс гниения не начался. И это хорошо, но вот края распухли и покраснели. К чему это, Миша толком не знал. Одно было ясно: рану придется вскрывать и чистить – хотя бы из чисто профилактических целей. Остальные вроде уже подзажили и опасения не вызывали.

– Придётся резать, – невеселым голосом сообщил Миша здоровяку, ополоснув Таукин нож и подкладывая его лезвием в костер. Ур в ответ только кивнул и покрепче стиснул зубы. Миша протянул ему деревянную палку.

– Когда буду резать, кусай ее…

Через некоторое время над степью раздался приглушённый рык.

– Плохо… – Старый Койт сидел, укутавшись в тёплую пушистую шкуру на бревнышке и ворошил длинной палкой угли в почти прогоревшем костре. – Когда степь подсохнет, они придут мстить.

Старик сидел и смотрел уставшими глазами на угли и редкие уже языки пламени. В наступившей темноте, да ещё и в отблесках прогорающего костра разглядеть выражение его лица было довольно сложно. Но Миша и так знал, что оно крайне озабоченное. Койт беспокоился за род, и Мишка его в этом полностью понимал и поддерживал.

– Волки живут одним племенем, а не родами, как мы. И их много…

Сидевший рядом Ур согласно кивнул, тоже поворошив палочкой угли.

– Не так уж и много, почти пятьдесят… Тьфу, блин, – Мишка сплюнул, на секунду задумался, пересчитывая десятки в «пальцы». – Почти рука раз по две руки охотников они уже не увидят никогда.

Койт согласно кивнул. Всё так, мол, но…

– Они придут и будут убивать всех, как сделали с родом Барсука. Ни в одном из родов нет столько охотников, как в целом племени. Даже если род большой, как Куницы или Быки, а племя потеряло руку по две руки мужчин… – Старик внимательно посмотрел на Мишу, затем перевёл взгляд на Ура, потом в сторону навеса, под которым спал сейчас Таука и лежал в беспамятстве Унга. – Собраться вместе роды до лета не смогут, и Волки это знают. Значит, к лету на один или два рода станет меньше…

Ур скрипнул зубами, а Мишка хмыкнул.

– Почему меньше? – поинтересовался он, чем вызвал неподдельное удивление у Койта. Старик встрепенулся и начал было объяснять, что когда Волки придут мстить, то они будут нападать на посёлки родов, убивать всех, а затем уходить обратно в степь…

Мишка кивал, слушая, а потом снова поинтересовался:

– А почему, если они нападут ночью, то смогут всех в посёлке убить? – Чем вызвал полное непонимание как со стороны Койта, так и со стороны Ура. Но начаться объяснению прописных истин не дал. – Посёлок не такой большой, его вполне можно обнести стеной, повыше, чем Ур…

И глядя в непонимающие глаза, нарисовал на земле кружок, слепив ладонями по периметру стенку и аккуратно её подравняв. Старик на некоторое время задумался, затем произнёс:

– Ты правильно говоришь, Мисшаа, но даже чтобы сделать большой дом, нужна рука дней и тепло Отца Солнце, чтобы глина просохла, – он покачал головой. – Сейчас холодно и всё время идет снег и дождь… Нет, Мисшаа, мы не станем делать такую «стену» раньше лета…

Слово стена он произнес на русском, старательно подражая Мишкиной интонации. Все правильно, в языке саотов его нет, есть слово дом или большой дом. В него и входит все прилегающее, а вот отдельно стены у них не было. В чем-то, конечно, правильно, зачем подбирать название тому, чего нет? Зато есть слово забор, которое вполне конкретно обозначает то плетеное недоразумение, что тянется по периметру посёлка на холме. Но ведь если скажешь «большой забор», они и поймут как «большая плетёнка», а это совсем не то, что Мишка имел в виду. Койт тем временем продолжал: