Все прелести Технократии - Максим Волосатый

Барок задумался. А куда он хочет попасть? На память против воли пришло черное пятно, оставшееся после взорванных коробок.

– … вот туда, – не очень понятно сообщил узору Барок, и для ясности добавил видение из памяти.

И вздрогнул. Через полумрак протянулась еще одна дорога. Другая. Ведущая….

Прохладный ночной ветер прыгнул в лицо, резко запахло горелым, и Барока забила крупная дрожь. Не от холода: от осознания того, что сейчас произошло. Он судорожно обернулся – позади все также красовалась распахнутая дверь, ведущая в полумрак. Он повернулся обратно – двор дома.

Барок прыгнул обратно в полумрак.

– Кухня!

За открытой дверью в конце еще одной прямой дороги мягко светился забытый кухонный светильник.

– Спальня!

– Второй этаж.

– Ангар бота.

– Озеро.

– Двор.

– Спальня.

Напряженный как струна Барок рухнул на остывшую постель, пытаясь разобраться в происходящем. В голове отчаянно хлопали одна за другой открывающиеся двери. Не из полумрака – из его собственного прошлого. Он физически ощущал тот мир, в который они вели. Движения, слова, ритуалы, поступки, последовательности действий. Он помнил это все. Помнил. Но все еще не мог сложить воедино. Ему все время не хватало чего-то. Чего?

Имени! В голове Барока вспышкой взорвалось понимание. Имя – это ключ, имя – это нить, имя – это тропа, ведущая к сути любого явления. Ему надо узнать имя. Свое имя. И тогда он вспомнит…. Но имени не было. Барок сжал кулак, как будто это могло помочь. Не помогло. И он рванулся обратно в полумрак, лелея вдруг вспыхнувшую, отчаянную, совершенно безумную надежду.

– Домой! – проревел он, белыми от надежды глазами глядя на узор. А вдруг он сам вспомнит, укажет, выведет….

И узор не подвел. Сквозь бесконечные волны пролегла длинная и тонкая нить, теряющаяся в смутной дали. Неужели?! Барок едва не рухнул без чувств. Все? Так просто? Он нашел? Наше-е-ел!!!

Не видя ничего вокруг, спотыкаясь на подгибающихся ногах Барок заковылял вперед по лежащей перед ним дороге. Шаг, другой. Ему кажется, или дорога сужается? Третий, четвертый, пятый…. Пятый…. Пятый…. Да пятый же!

Это был удар. Неимоверный в своей жестокости, сносящий с ног и растаптывающий в пыль. Барок не помнил, сколько времени он бился в невидимую стену, пытаясь сделать еще хотя бы шаг. Ноги скользили по невидимому полу, руки ловили ускользающую пустоту. Узор сочувствующе, и, как будто страдая вместе с ним, висел перед глазами, но не мог сделать ничего. Совсем. У Барока так и не получилось продвинуться ни на шаг вперед по дороге, ведущей домой. Вдалеке она сужалась до размеров тонкой иголки, и Бароку на своем горьком опыте пришлось убедиться, что это не оптический обман. Провал.

Вернувшись в комнату, Барок не сошел с ума только потому, что все окружающие предметы вдруг потихоньку начали приобретать свой обычный вид. Насколько Барок перепугался, когда они приобрели свои новые контуры, настолько же сейчас он перетрусил, осознав, что вот-вот лишится единственной возможности хотя бы прикоснуться к дороге домой. Домой! Нет! Назад!

Барок заметался по комнате, вспоминая, что он делал перед тем, как появилось это странное состояние. Пил. Точно! Он пил вино и заедал его бойджей. Бутылка, палочки. Только бы их хватило! Только бы….

Вот она. Пробка слетела вспугнутой птицей. Барок, запрокинув голову, глотал вино, не чувствуя вкуса. Кончилась. Еще одну. Так, есть. Теперь бойджа. У него задрожали руки, когда он понял, что от пучка бойджи, забытого Сильвией, осталось три жалких палочки. Но ему нужно больше…. Секунда, и Барок возблагодарил всех помогающих ему богов, за то, что на этом свете есть Сильвия, что она приходила сюда не один раз, и каждый из этих раз оставляла немного палочек с наидрагоценнейшей сейчас бойджей. Вон полка. Есть? Есть, есть, есть…. Хватит.

Давясь, Барок проглотил все оставшиеся палочки, запил последним глотком вина из последней бутылки и стал напряженно всматриваться в светлеющую ночь, за окнами которой занимался сонный рассвет.

И когда предметы в комнате начали вновь обретать призрачные яркие контуры, в голове у Барока вдруг, совершенно некстати, зашевелился забытый, потерянный, и не до конца заглушенный бойджей Рудольф.

– Бари, что происходит? – донесся до Барока его стон.

– Пошел вон! – если Рудольф и мог выбрать самое неподходящее время для своих вопросов, то он это сделал сейчас.

Единственным желанием Барока было избавиться от любого, кто может его отвлечь. В руке он все еще сжимал только что опустошенную бутылку, его взгляд упал на нее…. И вдруг оказалось, что узор способен не только строить дороги. Яркая искра сознания Рудольфа вырвалась из головы Барока и метеором ворвалась в пустующую бутылку. Барок и сам не знал, что заставило его закрыть ее пробкой. А на злорадство и другие чувства времени уже не осталось: за его спиной вновь открылась дверь, ведущая в полумрак.

Горечь. Ярость. Досада. Плач. Безысходность и отчаяние.

Барок бродил по дому и крушил все, что попадалось ему под руку. Он бы не ушел из полумрака, но там не было совсем ничего, на чем он бы мог сорвать злость. А дома было. И Барок шел. Шел и крушил. А за его спиной, тихо и виновато (хотя как раз он-то и не был ни в чем виноват) плыл неярко мерцающий узор.

У него ничего не вышло. Вообще ничего. Те же пять шагов, которые Барок не смог сделать. И та же дорога домой, которую ему не суждено пройти. И ни одной подсказки. Пустой полумрак, уходящая вдаль дорога, безмолвный узор – и все.

– У-у-у!!! – сначала Барок ревел, как раненый зверь, круша все, до чего дотягивались руки, но силы потихоньку покидали его, и сейчас из горла вырывался только горестный вой. – У-у-у-у….

В одной из комнат Барок обнаружил, что узор помогает ему уничтожать предметы, изменяя их новые контуры. Те самые светящиеся. Он даже взорвал пару ваз, которые разлетелись сверкающими брызгами. Но для этого нужно было стоять на месте и напрягать голову. Руки не участвовали. А ему нужно было как раз наоборот.

Слепая ярость привела его обратно в спальню. Удар – какая-то подушка улетает в сторону. Еще удар – и в ноге отзывается боль поваленного стула. Барок не мог понять, чего больше в его отчаянии: невозможности идти по дороге домой, или последней тонкой перегородки, не пускающей его к остаткам памяти. Тем самым остаткам, которые, он уже почти физически чувствовал это, смогут вернуть ему его потерянный мир.

На пути попался комод. Большой, несуразный. Барок помнил его. В нем Рудольф хранил то, что называлось архивом. Какие-то счета, документы, чертежи. Перемешанные и перепутанные, помятые и надорванные, как и все в бестолковой жизни этого червяка, оставшегося в запечатанной бутылке, валяющейся на полу. Ха, Барок даже криво улыбнулся, вспомнив, как легко у него получилось избавиться от надоевшего «соседа». Всего-то: вино и бойджа. И чего он раньше ее не пробовал? А потом он опять вернулся к своим страданиям.