Прекрасные господа из Буа-Доре - Жорж Санд

— И у Мерседес будут красивые платья, платья из золота и серебра, если такова твоя фантазия… И это заставляет меня задуматься… Послушайте, дорогой Жовлен, мне кажется, что эта женщина красива и еще молода. Не полагаете ли вы позволить ей здесь надеть снова костюм мавританки, который очень галантен за исключением вуали, которая чересчур исламская? Раз это славное создание настоящая христианка в данный момент, и раз мы живем в стране, где народное никогда не рассматривалось как мавританское, этот костюм не будет шокировать ничьих взглядов и порадует наши. Что на этот счет говорит ваша мудрость?

Мудрость Люсилио позволяла ему понять, что исправить этого старого ребенка невозможно, следует примириться и любить его таким, каков он есть.

Философ желал бы для начала новой судьбы Марио не тревожить его столькими украшениями и роскошью, а лучше бы объяснили его новые обязанности, которые он должен выполнять.

Он утешился, заметив, что ребенок меньше упивается обладанием вещей, чем радуется и умиляется выражениям расположения и ласкам, обращенным к нему.

На другой день д'Альвимар, который не спал ночь, попросил через Беллинду, которая охотно ухаживала за ним, разрешения не появляться раньше полудня.

Маркиз нанес ему еще один короткий визит и был поражен, как исказились черты его лица. Под ударом ужасных предсказаний, которые были ему сделаны, ему виделись кошмары.

Наконец дневной свет дал войти надежде в его душу и он продремал часть утра.

Маркиз воспользовался этой отсрочкой, чтобы вернуться к своему плану относительно туалетов.

Он поднялся с Марио и Адамасом в незанятый зал, который был на пятом этаже, то есть над Зеленой комнатой.

Этот незаконченный зал предлагал беспорядок сундуков и шкафов. Когда висячие замки и крышки были подняты и створки раскрыты, Марио показалось, что он очутился в волшебной сказке. Здесь были блестящие ткани, ослепительные галуны, ленты, кружева, перья и украшения, богатые обивочные материалы, кожи из Кордовы, разобранная мебель совсем новая и готовая к сборке, шкатулки, заполненные драгоценными камнями, превосходная живопись на стекле, которая лишь ожидала соединения, прекрасные мозаики из эмали, пронумерованные в штабелях, штуки тонкого полотна, громадные гипюровые гардины, решетки из золота и серебра, наконец комплект трофеев, которые маркиз рассматривал как законно приобретенные с оружием в руках.

Эта груда доспехов называлась в доме склад, чулан. Предполагалось, что здесь сохраняется избыток предметов меблировки, негодные вещи, обрезки.

Адамас один был посвящен в содержимое этих удивительных сундуков и называл все в этом зале сокровище или аббатство.

Здесь имелись не модные безделушки, как в комнатах маркиза, но предметы искусства или промышленности огромной ценности и великой красоты, некоторые очень старые и от этого более ценные: ткани, способ изготовления которых был уже утерт, оружие всех видов и из всех стран, некоторые хорошие картины и драгоценные рукописи и т. д.

Все это редко видело дневной свет, маркиз опасался возбудить алчность некоторых соседей и не давал выходить своим богатствам из склада, кроме как мало-помалу и с правдоподобием недавнего приобретения.

Среди всех этих чудес маркиз выбирал то, что годилось для экипировки Марио, который был привлечен выражать свое мнение и вкус относительно цвета.

Буа-Доре тем временем выбирал материалы и отдавал распоряжения Адамасу, который должен был разбирать предметы у него на глазах.

В отношении туалета Адамас имел способность. Можно было положиться на него, и в случае надобности он удачно справлялся с этой работой.

Колонны и карнизы из слоновой кости, предназначенные для постели мальчика, были найдены после некоторых поисков.

— Я отлично знал, что здесь есть что-то в этом духе, — сказал маркиз, улыбаясь. — Эта превосходная работа относилась к парадному балдахину в часовне аббатства Фонтгомбо, где я был аббатом, то есть господином по праву завоевания в течение двух недель. Когда я завладел им, я вспоминаю, что сказал себе: «Если новый аббат Фонтгомбо может скоро стать отцом, это будет балдахин, достойный его первенца!» Но, увы, мой друг, я не унаследовал ничего из добродетелей монахов, и мне понадобилось, чтобы заиметь сына, найти его чудом в моем зрелом возрасте. Не важно! От этого он стал мне только дороже, и он будет спать своим ангельским сном под покровом Девы из Фонтгомбо.

Воспоминания маркиза были прерваны приходом Ла-Флеша, желающего поговорить с ним.

Тщательно были закрыты сундуки и двери сокровищницы, и плута решили принять на заднем дворе.

Стояла хорошая погода, и Жовлен придерживался мнения не пускать в дом интригана такого сорта.

Расчет Жовлена был верен. Ла-Флеш принес печать, которую он увидел в руках маленькой Пилар, он хотел также раскрыть тайну рождения Марио и убийства Флоримона господином де Виллареалем.

Ему дали выговориться, а когда он закончил, его выпроводили, дав ему экю за труд, который он совершил, чтобы принести печать, но сделали вид, что ничего не поняли в его истории, не поверили ему и сочли, что очень плохо, что он позволил обвинить господина де Виллареаля, против которого в действительности нет другого доказательства, кроме как волнения и восклицаний мавританки, когда она подумала, что узнала его в вересковых зарослях Шампилье.

В этом маркиз по совету Люсилио действовал мудро. В случае, если бы он принял обвинение, Ла-Флеш был вполне способен предупредить испанца, с тем чтобы извлечь из этого двойную выгоду.

Ла-Флеш, сильно недовольный своим фиаско, удалился, повесив голову, а когда он шел вдоль наружной стены сада Галатеи, он услышал, что его зовет нежный голос.

Это был Марио, которого маркиз не хотел допускать к этой беседе, желая, чтобы все отношения между его наследником и цыганом были прерваны безвозвратно. Мальчик не думал ослушаться его, но поскольку ему ничего не объяснили, он проскользнул в лабиринт и подле маленькой бойницы, выходившей в сторону деревни, подстерегал уходящего цыгана.

— Кто меня зовет? — спросил тот, оглядываясь.

— Это я, — сказал Марио. — Я хочу, чтобы ты сообщил мне новости о Пилар.

— И что ты мне дашь за это?

— Я ничего не могу тебе дать, у меня ничего нет!

— Глупец! Укради что-нибудь!

— Нет, никогда. Так ты ответишь мне?

— В свое время, сначала ты мне ответь. Что ты делаешь в этом замке?

— Играю.

— Ах, ты не хочешь говорить? Прекрасно. Прощай!

— Но ты не сказал мне, где Пилар?

— Она умерла, — грубо ответил цыган и удалился, насвистывая.

Марио напрасно звал его. Когда цыган ушел и уже больше не были слышны его шаги, мальчик убежал в лабиринт, пытаясь внушить себе, что Ла-Флеш посмеялся над ним. Но мысль о смерти его маленькой подруги страшно возвышалась в его живом воображении.