Сумеречный ветер - Ольга Коротаева

Сумеречники хотели, но ничем не могли помочь той, что спасла невинные души от порабощения. Той, что не побоялась бросить вызов бестелесному. В их глазах Окара была спасительницей и не заслуживала наказания, но в отсутствие Доара власть в руках принадлежала первой помощнице.

Алые ленты хищно обвили запястья и щиколотки воркории. Она услышала шипение, похожее на змеиное, и дикая боль прошила ее тело. Девушка, не желая пугать сокетов и закусив до крови губу, застонала и, поджав под себя ноги, скрючилась.

Накатила новая иссушающая волна. Изогнув в агонии спину, вонзив ногти в ладони, Окара не выдержала и пронзительно закричала. Отчаянно катаясь по полу, она пыталась хоть как-то заглушить уничтожающую ее мучительную боль.

Магия клетки вытягивала остатки сил, выкручивала тело, кромсала чувства, крушила душу. Затуманенным сознанием Окаре казалось, еще немного, и Кеона добьется своего, свеча жизни ее потухнет.

Мгновение сменялось мгновением, словно кровь, вытекающая из кровоточащей раны, а мучения продолжались. В теле воркории все еще теплилась жизнь.

Истошные крики перешли в хрип, сокеты, почти бросаясь на артефакт, принялись раздвигать прутья. Помутневшим от слез взором Окара видела их обожженные, окровавленные ладони, но у нее не осталось сил даже сказать, чтобы они остановились, – клетку было не сломать.

Девушка в бессилии протянула руку и умоляюще посмотрела на команду. Мужчины поняли ее без слов, но лишь удвоили усилия, отказываясь оставлять спасительницу в недрах артефакта. С рычанием они дергали прутья, растягивали их в стороны, бугры мышц играли на их руках, но клетка не поддавалась.

Смирившись с неизбежным, Окара вымученно улыбнулась сокетам и заметила влажные дорожки слез на их лицах. Они плакали от несправедливости, от безысходности, от понимания, что их маленькая воительница не переживет пытку и вот-вот погибнет. Что могли обессиленные воздушники против древней магии страшного артефакта?

– Вы пытались… – вырвался из груди Окары негромкий стон, – помочь.

– Борись! Доар скоро придет и поможет тебе! Ему не понравится, если ты оставишь его! Он не простит бегства за грань! Я сам не прощу тебя! – яростно сыпал угрозами Рин.

Держась за прутья клетки, он медленно сполз на пол и, протянув сквозь решетку руку, сжал холодную ладонь Окары. Она же перестала метаться по полу. Дрожа всем телом, лишь лежала на боку и не сводила глаз с друга.

Сила вместе с жизнью каплей за каплей уходила из нее, но девушка никого не винила, даже Кеону. Сокеты не оставили ее, Окара стала частью команды, а сестра… она просто запуталась. Чувства к Доару затмили ее разум.

Сестра не такая – она не убийца! Неужели последнее, что Окара увидит, будут обожженные магией руки и искаженные болью за нее лица сокетов? Жаль, что так и не удалось поговорить с Доаром. А ведь она не успела сказать ему, что…

– Окара!

Яростным криком сокетов почти прижало к стенам. Чудовищной силы магический вихрь приблизился к клетке. Раздался треск, жуткий скрежет, и магия артефакта начала сворачиваться, будто пожирающий сам себя змей. Ленты завертелись, прутья ссохлись и осыпались на пленницу черным пеплом.

Доар подхватил девушку на руки и заглянул в изможденное лицо.

– Я вас прощаю, – с мягкой улыбкой прошептала Окара.

– За что? – рыкнул Доар, крепче прижимая ее к себе.

– За то, что позволил уйти, – негромко отозвалась она.

Воркория видела по помрачневшему лицу бессмертного, что он понял. Доар не должен был винить себя из-за того, что не остановил, не удержал ее тогда, в храме.

Сейчас, когда боль отступила, а остатки жизни таяли искрами над костром, Окара вдруг ощутила себя очень спокойной и счастливой. Слава Гвербосу, Доар был рядом. Не смея перед ликом смерти сдерживать слова, которые давно хотела сказать, девушка прошептала:

– Я рада, что повстречала тебя. С момента моего отказа не было ни минуты, когда бы я не пожалела о своих словах… Кажется, я люблю тебя, Доар.

На признание ушли последние силы, перед глазами потемнело. Последнее, что она ощутила – легкое, теплое прикосновение губ любимого.

– Я запретил тебе сажать Окару в клетку! – громом разносился голос Доара над бригантиной.

Кеона, которая стояла перед хардом, побелела от ужаса и попыталась оправдаться, но бессмертный не дал ей этой возможности:

– Я предупреждал, что ждет тебя в случае ослушания.

– Простите, – упала перед ним на колени девушка. – Она… она подняла бунт!

– Она спасла империю! – подал голос Рин и обвинительно указал пальцем на Кеону. – В отличие от первой помощницы, которая собиралась оставить бедных жителей на растерзание безликим! Захватив порт, они бы направились в столицу.

– Она ослушалась приказа, – упрямо твердила старшая Тоберон. – Она заслужила…

– Не смей изворачиваться! Ты тоже ослушалась приказа и поступила безрассудно, – рявкнул Доар и слегка склонился над девушкой. – И понесешь наказание.

Кеона вскинула голову и одними губами спросила:

– Смерть?

– Хочешь легко отделаться? – жестко усмехнулся хард и, выпрямившись, подал знак императорским следователям. – Она ваша, уводите. Воркория Тоберон прекрасно справится со службой на возрожденной «Розовой жемчужине».

– Нет, – ахнула Кеона и вцепилась в сапоги Доара. – Не отдавай меня Ио. Лучше смерть. Умоляю, убей меня сам! То, что ты считаешь безрассудством, я называю любовью. Я… Я люблю тебя, Доар!

Хард стряхнул ее руки и отступил. Пока он гневно изучал лицо девушки, она, притаившись, с надеждой наблюдала за ним.

– Чувство, которое толкнуло тебя на предательство сестры, нельзя назвать любовью, Кеона. То, что ты испытываешь ко мне, называется одержимостью.

Он кивнул следователям, и те тут же скрутили руки теперь уже бывшей помощницы капитана сдерживающими магию браслетами. Девушку рывком подняли на ноги и увели прочь.

Никто не заступился за нее. Даже те, кто раньше беспрекословно ее слушался, отвернулись или смотрели осуждающе. Сокеты не прощали трусости.

Подписывая договор, сумеречники дают нерушимую клятву защищать мир от безликих, и Кеона своими противоречивыми действиями в порту чуть не подписала всем смертный приговор. Карающая магия не щадит никого.

К Доару приблизился Ирвик, пожал плечо бессмертного.

– Не беспокойся о ней, я присмотрю за глупышкой.

Не то чтобы в его голосе было осуждение, скорее в нем звучало сожаление.

– Знаю. – Хард сначала недвусмысленно посмотрел на руку принца, лежавшую на его плече, а потом на него самого. – О ком я действительно беспокоюсь, так это о тебе, – заметил с преувеличенной строгостью.