Проклятие валькирии - Елена Счастная

— Навалились еще раз! — рявкнул Ингольв, и мужики снова налетели плечами на остатки двери, что еще держала их в западне.

Огонь полыхнул с новой силой. Опалило волосы и даже бороду. Еще не хватало осмолить себе шкуру, точно свинье! Проклятая вельва ничего не говорила про то, что ему доведется сдохнуть в пожаре. Значит, не бывать этому. Инголье с неистовой яростью бился 8 трещащие створки, пока не рухнуло на землю бревно, что не давало им открыться. А в плече не ударило болью такой, что в глазах потемнело еще сильнее. Видно, выбил сустав.

Уцелевшие воины, кашляя и тяжко дыша, вывалились наружу. Но спасение их там уже не ждало.

Со всех сторон налетели оружные мужи, словно только и ждали выживших в огне. А те, еле приходя в себя от пережитого и почти ослепленные от гари и огня, не успевали толком отбиться. Ингольв оттолкнул здоровым плечом налетевшего на него воина. Снял с пояса топор, но пальцы поврежденной руки слушались плохо. Он перехватил рукоять левой рукой, отшвырнул другого противника, пытаясь отойти дальше от горящего дома. Жар нещадно лизал спину даже через взмокшему рубаху. А чужих воинов кругом было несметное число. С Фадиром не приплыло столько людей. Откуда они взялись? И где все воины хирда, что должны дать отпор захватчикам? Где-то позади почем зря бранился Лейви, тоже отбиваясь от нападающих. Братья вовсе затерялись в пламени и среди мелькающих повсюду темных фигур. Страшный гвалт наполнял весь двор. И лязг оружия. Их всех перебьют, не дав и десяти шагов сделать из дома, в котором тоже смерть. Гораздо более мучительная и постыдная, чем гибель от клинка в бою. Ингольв отшвырнул очередного воина, но на пути встали еще двое. В плече билась боль потяжелее Мьелльнира. Он знал, что братья погибают. Тут же осветило в памяти предупреждение фюльгьи о последнем сыновьем долге. Лечь в землю? Возможно, но с собой он заберет еще много жизней. Только и успевая вертеться, отбиваясь, он шел, шаг за шагом. Пока некуда стало идти. Пока не окружили его люди Фадира — теперь в этом не было сомнений. Один рванул ему навстречу, осмелевший от поддержки соратников.

— Нет! Фадир! Хакон! Прошу, не надо! — разрезал низкий гомон вскрик женщины.

Мерд. Инголье никогда не слышал столько отчаянной мольбы в ее голосе. На миг стало тихо, а нападавший сделал еще шаг. И еще. Ингольв вскинул топор.

— Оставьте бастарда! — повелительно грянул не Фадир, но кто-то, кого тут же послушались.

Хирдманны замерли, продолжая, однако, держать оружие наготове. Но Ингольв теперь не собирался на них кидаться: дело безнадежное. И раз уж его передумали убивать на месте, хотелось бы узнать, что за дерьмо тут сотворилось, пока все хеединги ждали обета от Альрика.

Воины расступились, пропуская того, кто, верно, и отдал им приказ. Средний сын Фадира Хакон подошел ближе, а за ним непривычно семенила Мерд, хватаясь за его локоть. Словно боялась, что тот решит расправиться с Ингольвом собственными руками. Точнее, рукой.

— Назови мне хоть одну причину, Мерд, почему я должен оставить бастарда 8 живых? — усмехнулся Хакон, оглядывая его. — Этот зверь опаснее любого из своих братьев.

Воительница растерялась, не зная, что и ответить. Попросить-то попросила, а вот и правда — каков резон ему сохранять жизнь Ингольву, раз уж он решил избавиться ото всех наследников Радвальда? Не иначе, давно они с Фадиром все это задумали. А ярл Альвин Белобородый, стало быть, все знал. Как и его отпрыски.

Ингольв убрал топор на пояс, глядя, как вдалеке несколько воинов валят на землю Лейви. А впереди всех — Эйнар. Вот уж кто не упустил случая поквитаться за все отпущенные скальдом колкости. Убивать его тоже не стали. Возможно, лишь потому, что по слухам тот с Хаконом если и не водил дружбу, но и ссор никаких не имел, а умения его в стихосложении сын конунга очень чтил.

— Я не наследую место отца, потому как не законный сын ему, — вместо Мерд решил вступиться за себя Ингольв. Он знал, что его возненавидят, как труса и предателя памяти отца. Но сейчас у него не было другого способа выжить, чтобы отомстить за него и братьев. — Потому что в этом доме мне не был рад никто, кроме него. И мне не хочется складывать здесь голову, чтобы защитить то, что всегда было мне чужим.

— Но ты убил столько моих людей, — Хакон махнул рукой за спину Ингольву, где лежали тела тех, кто пытался его остановить. Не так уж много, но и не мало, чтобы не заметить.

— Надо было со мной поговорить по-доброму, а не запекать, словно пирог. После смерти отца у меня не осталось здесь союзников.

Сын конунга хмыкнул, закатив глаза. А из дрожащего полумрака показался и Фадир. Одетый торжественно, словно и правда собирался прийти послушать обет, что должен был произнести Альрик, но так, видно, и не произнесет.

— Почему он до сих пор жив? — конунг сдвинул брови, обходя сына. Позади него шли и Сигварт с Торбрандом.

В отличие от отца, они выглядели измотанными, одежда их темнела бурыми потеками, а лица блестели от пота. Сражались вместе со всеми, не отсиживались под крылом родителя. А между тем вся суета вокруг стихала. Те хирдманны Скодубрюнне, что еще пытались отбить поместье, были либо убиты, либо пленены.

— Он утверждает, что не хочет сейчас вставать против тебя. И что собственная шкура ему важнее долга, — посмеиваясь, ответил на его недовольство Хакон.

Мерд, с надеждой поглядывая то на Фадира, то на его сына, боялась и слово лишнее сказать. Конунг с сомнением оглядел Ингольва.

— Все долги я роздал, — убедительно добавил тот к словам Хакона. — Хватит с меня.

— И тебя не тревожит, что все твои братья мертвы? — показалось, от желания допытаться правды, лицо Фадира аж вытянулось, совсем как у лиса.

Сердце яростно ударилось несколько раз прежде чем снова успокоиться. Ничем нельзя выдавать истинных чувств. Иначе несложно присоединиться к погибшим.

— Нет, — ровно и бесстрастно подтвердил Ингольв. — Я не видел от них в жизни ничего хорошего. Единственно, я надеюсь, что Лейви жив.

— Эта морда будет всегда служить победителю, — неприязненно процедил Торбранд. — Его приказали не убивать. Раз уж в огне не сгорел.

На душе чуть полегчало, хоть и продолжило многопудовыми валунами лежать на ней известие о смерти братьев. Неужели никого из рода Радвальда не осталось больше? Кроме Ингольва, жизнь которого тоже висит на волоске, потому как в глазах Фадира не добавилось доверия к нему и его уверениям.

— Ингольв сам убил однажды своего брата. И с остальными никогда в мире не жил, — вдруг вновь заговорила Мерд, наконец совладав с волнением и растерянностью.

— Я знаю. Он не станет горевать о них.

Железное Копье перевел взгляд на нее. И первый раз на его лице отразилось сомнение.

— Я буду служить в твоем хирде, если пожелаешь, Фадир, — Инголье не хотел давать ему ни мгновения на раздумья.

— Нельзя терять такого воина. Он станет ульфхеднаром, — добавила воительница. — И тогда среди твоих людей не будет равных ему.