Укрощение красного коня - Юлия Яковлева

Артемов поднялся.

— Это почему же теряю? А знакомство с рутиной?

— В данный момент я направляюсь осматривать закупаемых для курсов лошадей.

— С интересом осмотрю лошадей.

Артемов хмыкнул. Оба снова вышли на солнцепек.

* * *

Артемов не обманул: Зайцеву быстро стало скучно. Скука собиралась где‑то за лбом. От нее наливались тяжестью веки, чесалась спина, гудело в ушах.

А может, скучно было из‑за жары.

Пустырь был заполнен людьми и лошадьми. Все это бормотало, колыхалось, всхрапывало, вскрикивало, притопывало — и пахло, пахло, пахло. Запах был густым, маслянистым: конский пот, человеческий пот, пыль. Сложносоставленный дух армейских с гуталином в основе. Запах колол виски.

Зайцев прикрыл глаза.

Да, Коптельцев, размышлял он, конечно, гадина. Но гадина разумная. Он прав. Зачем газ? Есть множество других способов убить Жемчужного. Лучше. Проще, надежнее. Таких, которые при этом бы еще и сбивали со следа, меньше. Но и они есть. «Как бы поступил я?» — прикинул Зайцев.

Глянул из‑под ресниц. Смотрины на пустыре шли полным ходом. Под ресницами лошади расплывались в дрожащее, переступающее на месте коричневатое пятно.

Вывели очередного коня. Не рослого, не статного, а какого‑то сжатого, зло‑собранного — не было в нем ничего женственного, что так поразило Зайцева тогда в Ленинграде, на манеже. Мужик с чубом, явно из местных, держал коня под уздцы.

Отсюда Зайцев видел, как Артемов склонил свой прямой в талии стан к передним ногам — ощупал шишки суставов в белых «носках». Выпрямился. Качнул головой: нет.

Что бы сделал он, вернулся Зайцев к прерванным мыслям. Тюкнул Жемчужного ломиком в подворотне. Вытер пальчики. Ломик бросил бы тут же. Риск? Случайно увидит какой‑нибудь прохожий или глазастая соседка в окне. Но Зайцев по опыту знал, что риска, на самом деле, нет. Есть, как это называл Крачкин, «психология»: для свидетелей преступление почти всегда внезапно. Оттого почти никто потом не может толком описать внешность преступника. Одного и того же негодяя один свидетель назовет высоким, другой — маленьким, коренастым, один прилепит усы, другой будет утверждать, что нападавший был рыжим, с бородой или вообще женщиной.

Нет, преступник мыслил иначе.

Ему не нужно было, чтобы «проще» и «надежнее». Ему другое было важней.

Явно не «диверсия на вокзале». Террор не разбирает личностей. А это преступление было направлено на личность гражданина Жемчужного безошибочно, как игла в нерв.

Цепочка «газ — лошадь — наездник» была с виду ненадежной. Могла развалиться в любой момент. Для Зайцева. Для Коптельцева. Для Крачкина. То есть для дилетанта. Но для человека с иным — военным — опытом она была прочна и вела от точки А к точке Б прямо, как Троицкий мост с одного берега Невы на другой. Для человека с опытом войны.

Той самой войны, где были и лошади, и отравляющие газы. Для человека военного, прошедшего ту войну, фосген был естествен и надежен, как свинчатка для хулигана или яд для ленинградской домработницы. Здесь все как раз просто.

Но ржавые гильзы… Явно никчемные. Явно слишком. Их двое, предположил Зайцев. В этом преступлении — двое. Один — ясно: убийца. И ему фосген был ой как необходим: газ дал отсрочку приговора. Помог замести следы. Отвести подозрения. Иначе — сразу бы павшие на правильного человека, осенило Зайцева. Он — тот, чья вина иначе сразу бы показалась очевидной.

И был второй. Кто знал. Или догадался. Кто подбросил гильзы на видное место. Бросил почти что из окна уходящего поезда.

Но кто?

Кандидатов — целый ККУКС.

Пока еще не различимы в своем воинственном единстве. Одинаковые галифе, одинаковые гимнастерки, одинаково заправленные кровати, одинаковое выражение на лицах, одни и те же слова. Двадцать три богатыря, в чешуе, как жар горя. Этот строй придется разбирать по бревнышку. По зернышку. На личности. Каждый курсант метил высоко. За одинаковой формой кипели личные амбиции, личные успехи, личные таланты — или зависть к ним. У личности — всегда есть мотив, почерк, примета. Есть, как обронил Артемов, свои соблазны.

Особенно в большом городе.

Зайцев раскрыл глаза.

Случайно Артемов это обронил или нет?

Подле белоногого жеребца тем временем жесты стали размашистее, голоса резче. Там закипала нешуточная ссора.

«Боже, какое уродство!» — донеслось до Зайцева. Отчетливый петербургский выговор Артемова сделался визглив. Зайцев вынул руки из карманов. Похоже, пора было занимать место в первом ряду.

— Эдак мы вовсе до шелудивых одров дойдем, товарищ Герасищев.

— Хорошо. Что именно вас не устраивает. — Товарищ Герасищев со своей короткой шеей, покрытой черными волосами, стал еще более свекольного цвета, чем был в положении «нуль». Но говорить старался спокойно.

— Вот эта именно лошадь. — Воспитанный Артемов не показывал пальцем.

— Что же не так? — в голосе Герасищева был вызов. — Это советская лошадь, из колхоза, — напыщенно объяснил он. — Доброкачественного классового происхождения.

Зайцев вспомнил жалобы товарища Кошкиной на дворняг, под видом родовитых немецких овчарок приобретенных в Германии на ценную валюту такими вот товарищами герасищевыми.

«Скажет он ему дурака или нет?» — Зайцев с интересом следил за дискуссией.

На лице Артемова появилось выражение человека с пульпитом. Будто сквозь дергающий зуб он выговорил:

— Товарищ Герасищев. Это. Брак. Очевидный. Железный. Несомненный. Брак.

— Нет, вы скажите — что не так.

— Вы все равно не поймете.

— А вы попытайтесь, — напирал Герасищев.

— Эта лошадь не годится.

— Повторю! Лошадь удовлетворительная! Из колхозного хозяйства.

Зайцев хмыкнул. Расстановка сил стала ему ясна. Знакома по множеству советских учреждений, для управления которыми требовались знания и опыт — а не только идеологическая грамотность. У старых кадров были знания, но не хватало политической благонадежности. Идеологически подкованные новые ни черта не смыслили в предмете — в том, чем им предполагалось управлять. ККУКС, судя по увиденному, не был исключением.

— Вот туда ей и дорога — в колхоз. Пахать, боронить, воду возить.

«Брак», он же «шелудивый одр», нервничал, косил налитым глазом, водил мордой, переступал ногами в белых носках. Мужичок с казацким чубом придерживал его под уздцы.

— Нет, я прошу, я требую — вы объясните! — Товарищ Герасищев налился до такого густого тона, какого Зайцев еще не видел в природе. — Это почему же вы считаете, я не пойму?

— Потому что эти знания я приобретал в течение многих лет. А вы думаете, что все можно усвоить за три минуты. Кратким курсом.