Незамужняя жена - Нина Соломон

Грейс едва не сорвалась с места — позвонить Гриффину с хорошими новостями, но тут же осознала нелепость своего порыва, поняв не только то, что потратила уйму времени на воображаемое меню, но и то, что, по сути, никаких новостей не было.

Мысли ее обратились к Кейну. Давным-давно, на первом «полуофициальном» свидании, Кейн пригласил Грейс в кинотеатр «Ридженси» на марафонский фестиваль фильмов с участием Кэтрин Хэпберн. Кейн принес корзину с булкой с изюмом, министерским сыром, яблочным соком и мятными пастилками — все это они поделили пополам и уплетали, просматривая фильм за фильмом до глубокой ночи. Когда Грейс подумала о том, как ей не хватает Кейна, ей захотелось закричать Кэтрин в «Филадельфийской истории»: «Не отпускай его! Он твой единственный настоящий друг!»

Звонок матери был долгожданной возможностью отвлечься.

— Милочка, наконец-то ты дома.

— Привет, мам, как дела?

— Чудесно. Все, кроме Франсин. Она тут, рядом.

Грейс одновременно смотрела фильм и слушала мать, найдя в этом идеальное равновесие между фантазией и действительностью.

— Что, что такое случилось? — Грейс услышала, как отец что-то сказал на заднем плане.

— Спасибо, Милтон, я разговариваю с Грейс. И это мое дело, что сказать собственной дочери, — произнесла мать. — Прости, милочка, папа просит передать, что очень тебя любит. А дело в Берте, в ком же еще?

— А что с Бертом, мама?

— Не называй меня «мама», Грейс. Ты знаешь, я этого не выношу.

— Прости, мамуля. Что случилось с Бертом?

— В последнее время он странно себя ведет. Франсин не понимает, что с ним творится.

— В каком смысле? — спросила Грейс.

— Понимаешь… он стал носить свитера со стойкой, мокасины от Кеннета Коула, пользуется лосьонами. И пробор зачесывает с другой стороны. Бедняжка Франсин. Она даже нашла номер «Джи Кью» у него в портфеле.

Насколько помнила Грейс, Берт всегда одевался исключительно однообразно: полиэстеровые брюки, рубашка с отложным воротником в бледную клетку или в полоску и белые кроссовки. Возможно, сейчас он просто брал реванш за то шаткое положение, в котором оказался, когда Франсин ушла от него на две недели. Грейс не стала развивать свою теорию перед матерью, боясь возможных выводов, за которые та неизбежно уцепится, но однако поздравила себя с обретением сыщицких способностей. Наверняка она смогла бы и сама найти Лэза, стоило только хорошенько подумать.

— Уверена, все это пустяки, — сказала Грейс. — Помнишь гавайскую рубашку, которую папа привез из деловой поездки? — Мать промолчала. — Что с ней случилось? Теперь это, наверное, коллекционная вещь.

— Я ее выбросила, — ответила мать. — Это была женская рубашка.

— Уф, — Грейс поняла, что избрала неверный путь. Она прекрасно знала, что, пусти ее мать все на самотек, и отец либо бросит вызов всем общепринятым суждениям о моде, либо попросту перестанет вылезать из своей пижамы. Со времени инцидента с гавайской рубашкой ему было запрещено самостоятельно выбирать себе одежду. — Уверена, ничего страшного, — продолжала Грейс. — Ему просто надо этим переболеть.

— Ладно, завтра сама увидишь.

— Почему завтра?

— Грейс, только не говори, что ты забыла о прощальной вечеринке Франсин. Сначала пробежимся по галереям, а потом поужинаем в «Шантерель». Милочка, я передавала это твоей новой Долорес. Она что, тебе ничего не сказала?

— Да вроде нет. — Грейс попыталась придумать какую-нибудь отговорку. Мысль о том, чтобы пойти куда-то, пока метотрексат будет действовать, не говоря уже о целой субботе с Шугарменами, была, мягко говоря, пугающей.

— Это будет настоящее приключение, — сказала мать. Грейс не впервые слышала это выражение. Во время одного из таких «приключений» отца пришлось вытаскивать на вертолете из Меса-Верде, после того как он застрял в расщелине. — В час мы заедем за тобой и Лэзом. Мы с Франсин сегодня поедем к Леманам, попробую ее хоть немного отвлечь. Я пригляжу тебе что-нибудь посимпатичнее для вечера мамбы.

Прежде чем Грейс успела сказать матери, что Лэз не сможет поехать — она не могла вспомнить, говорила ли им уже, что он в Югославии или в каком-нибудь другом «бывшем» месте, — мать повесила трубку.

В ту ночь Грейс приснилось, что она попала в историю Мэри Поппинс, но вместо Джули Эндрюс и Дика ван Дейка над столиками в «Розовой чашке» плыли Грейс с Кейном в компании Берта Шугармена и Гриффина. Они все смеялись и пили чай из огромных чашек с цветочным рисунком, и Грейс постоянно проливала свой чай. Каждый раз, когда она пыталась удержать чашку, она начинала медленно опускаться и Кейну приходилось тянуть ее за руку, чтобы снова поднять в воздух. «Надо продолжать рассказывать анекдоты», — сказал он, но, как только Грейс пробовала рассказать что-нибудь, она забывала самое смешное.

Грейс не любила вспоминать свои сновидения, но на следующее утро это приклеилось к ней со всеми своими «текниколоровскими» подробностями. В детстве она была сильно увлечена Диком ван Дейком, и его участие в «ночном фильме» единственное придавало сну смысл. Эпизодической роли Берта Шугармена суждено было на веки вечные остаться проходной и лишенной всяческого значения.

На следующий день шел мелкий моросящий дождь, которому, казалось, не будет конца. Грейс пошла на кухню приготовить чай, все еще питая слабую надежду на то, что совместная вылазка с родителями и Шугарменами не состоится. Доктор Гейлин была права. Боли совсем не чувствовалось.

Когда чайник уже закипал, Грейс заметила, что амариллис в столовой начал вянуть. Она попробовала положить никнущие стебли на оплетку из коры, в которой стоял горшок, но они упрямо наклонялись в обратном направлении, как переваренная спаржа. Она вспомнила руководство, согласно которому надо было срезать растение несколькими дюймами выше основания луковицы, но сейчас, прихлебывая чай, она предпочла пренебречь этими советами, решив, что это может подождать и до понедельника.

* * *

Франсин, облаченную в серебристый дождевик и виниловые сапоги, с клетчатым именным зонтом от Берберри (таким большим, что он сгодился бы для парной игры в гольф), дождь не смущал ни в малейшей мере. Даже Берт, чьи новые ботинки не были водонепроницаемыми, экипировался как десантник. Его внешность и вправду претерпела значительные изменения. На голове у него красовалась черная мягкая шляпа, а на подбородке Грейс различила еле пробивающуюся козлиную эспаньолку.

— Твоя мать, похоже, загуляла, — сказал Грейс отец, когда они переходили Девятую авеню. — Про это она тебе не говорила?

— Не преувеличивай, Милтон. Просто купила несколько обновок, вот и все.

— Итак, Франсин, — продолжал отец, — в понедельник отбываешь в Париж. Деловая поездка?

— Разумеется. Даже больше, выражаясь ретроспективно, — ответила Франсин. — Скажи Лэзу, Грейс, что я привезу ему какую-нибудь вкуснятину, когда вернусь из «Ле кордон блю», — добавила она, бросая на Берта укоризненный взгляд, когда они подошли к галереям, где должны были начаться приключения.