Загадка и магия Лили Брик - Аркадий Иосифович Ваксберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь мужа перевели на работу в Москву, и сама «Сонка» стала здесь большим человеком: членом руководства профсоюза работников искусств, обладавшего в этой сфере очень большим весом. На правах давнего друга Маяковский счел возможным обратиться к «Сонке» за помощью. По вполне понятным причинам Лиля пыталась войти в съемочный коллектив, который под руководством режиссера Кулешова приступил к работе над новым фильмом. Административными функциями режиссер не обладал, адирекция воспротивилась претензиям дилетантки. Главе профсоюза Лебедеву ничего не стоило решить этот пустяковый вопрос, но Маяковского, которого «Сонка» к нему привела, он сначала унизил вопросом: «А вам-то до этого какое, собственно, дело?» Маяковский вспылил: «Лиля Юрьевна моя жена».
Его реакция произвела на «Сонку» огромное впечатление — она ценила такую преданность и открытость со стороны мужчины. И ее ничуть не смутило, что Маяковский год спустя попросил Адамовича помочь Лиле с валютой, когда в очередной раз она поехала за границу. Адамович устроил для Лили денежный перевод. Оба эти события открыли дорогу «Сонке» в круг Лилиных друзей. Друзьями они и останутся — до конца.
Осенью двадцать седьмого года отмечалось десятилетие Октябрьской революции — Маяковский написал к юбилею поэму «Хорошо», с огромным успехом читал ее в разных аудиториях. Главы из поэмы, а потом и вся она целиком, печатались в разных газетах и журналах. Это был пик его славы. Именно в ней, в этой поэме, написанной уже после того, как — по бытовым стандартам — любовным отношениям с Лилей пришел «каюк», он снова говорит о своей неизменной любви. О «глазах-небесах» любимой — тех самых, которые «круглые да карие, горячие до гари».
Как раз в эти дни на юбилейные торжества съехалось в Москву много иностранных гостей, в том числе писатели, люди искусства. Квартира в Гендриковом переулке стала местом их встреч. Пришли парижские знакомые поэта Жорж Дюамель и Люк Дюртен, выдающиеся фигуры в мире литературы и театра, пришел познакомившийся с ним в Мексике художник Диего Ривера, пришел и известный ему по Нью-Йорку писатель Теодор Драйзер. Все они сочли необходимым — кто пространнее, кто короче — записать свои впечатления о хозяйке гостеприимного дома. И во всех этих отзывах неизменно фигурируют ее глаза — сияющие, манящие, бездонные, завораживающие, очаровательные…
По мнению многих биографов, в эти осенние дни двадцать седьмого года в Гендриковом появляется и обаятельный чекист, зловещая роль которого во многих кровавых операциях Лубянки ныне хорошо известна. По другим данным — и об этом уже сказано выше — в круг Бриков — Маяковского Яков Саулович Агранов («милый Яня») вошел еще шестью годами раньше. Никто с точностью не знает, как, когда, при каких обстоятельствах это случилось.
Косвенным и отнюдь не самым достоверным ориентиром до сих пор считаются созданные в двадцать седьмом году поэтические панегирики Маяковского в адрес чекистов. «Солдаты Дзержинского Союз берегут», «ГПУ — это нашей диктатуры кулак сжатый», «Бери врага, секретчики!», «Плюнем в лицо той белой слякоти, сюсюкающей о зверствах Чека», «Зорче и в оба, чекист, смотри!» — эти и другие стихотворные афоризмы Маяковского были тогда в ходу и цитировались повсеместно. Не обошел поэт своим вниманием славных чекистов и в поэме «Хорошо»: «Лапа класса лежит на хищнике — Лубянская лапа Чека». И — там же: «Юноше, обдумывающему житье, решающему — сделать бы жизнь с кого, скажу, не задумываясь, — делай ее с товарища Дзержинского».
Случайно ли все эти восторги совпали с нашествием «солдат Дзержинского» в дом Маяковского — Бриков? Стихотворение, которое так и называлось — «Солдаты Дзержинского», написанное к десятилетию создания карательных органов советской власти, посвящено «Вал. М.», то есть Валерию Михайловичу Горожанину (предположительно его подлинная фамилия — Кудельский), тому видному чекистскому деятелю, с которым Маяковский сочинил киносценарий «Борьба за нефть» — об истории захвата Англией иранской нефти.
Скорее всего, Маяковский познакомился с ним в тогдашней украинской столице Харькове, где Горожанин был крупной чекистской шишкой (возглавлял секретный отдел ГПУ Украины). Настолько крупной, что от щедрот своего сердца тут же сделал Маяковскому необычный подарок: револьвер с удостоверением к нему — «на право ношения». Считается, что именно Горожанин на правах приятеля и соавтора (никакого участия в работе над сценарием он, конечно, не принимал, а был поставщиком материалов, собранных лубянской разведкой) привел Агранова в Гендриков. Но если вся чекистская братия появилась там лишь в двадцать седьмом году, то кто же устраивал Брика на работу в ГПУ и кто выдавал Лиле удостоверение сотрудника этих органов еще шестью годами раньше?
Дружба всей семьи с Аграновым была на виду, и многие современники, в том числе и те, кто был близок к дому, не сомневались в характере его отношений с Лилей. Скрывать свои любовные связи Лиля всегда считала делом ханжеским и никчемным. Кого хотела, того и выбирала для любовных утех и не видела надобности в этом оправдываться перед современниками и потомками. Но как раз этот альянс, пусть даже и не любовный, имела основания скрывать. Возможно, по просьбе Агранова, вызванной причинами сугубо делового порядка. Но возможно, и потому, что понимала, насколько и чем фигура Агранова выделяется из общего ряда ее обожателей и друзей. Если банально-любовных отношений все-таки не было, то на чем строилась их особо тесная дружба? Чем — поставим вопрос иначе — он привлек в таком случае расположение Лили? Ведь в тесный круг Бриков допускались только люди определенного интеллектуального уровня, главным образом из мира культуры.
Агранов стал не только завсегдатаем дома, — Лиля проявляла большую нежность к его дочери от первого брака Норе, баловала ее, задаривала приятными ей вещами. Очень вероятно, что за всем этим скрывалась отнюдь не любовь в каком угодно смысле этого слова, а «служебные» отношения или, что еще вероятней, простой и всем понятный расчет: Агранов был очень влиятельным человеком и мог помочь в устройстве самых различных дел. Ему самому, в свою очередь, пресловутый