Убить Троцкого - Юрий Маслиев

Разумом понимая все многообразие причин, приведших к этому, он тем не менее сконцентрировал свою ненависть на одном конкретном человеке.

– Заплачу… – пробормотал он, засыпая.

Разбудил его визгливый смех дебелой попутчицы, занявшей нижнюю полку. Она вяло отбивалась от приставаний затрапезного вида мужичка, который с юркой галантностью провинциального приказчика рассыпался в любезностях.

В общем вагоне, набитом до предела, разносился кислый запах давно не мытых тел, воняло нестираными портянками, сивушным перегаром и нечистотами – в общем, всем тем, чем пахнет собранная вместе разношерстная толпа людей, в своей скученности не имеющая возможности, да и в большинстве своем – не желающая заниматься личной гигиеной. Замызганный, засыпанный мусором и окурками, заплеванный пол, грязные стены, закопченный потолок, этот собранный вместе вонючий сброд, окруживший их, шум, выкрики детей, площадная брань, плачь и идиотский смех – все внушало чувство гадливого омерзения.

Робкие лучи зарождающегося утреннего солнца с трудом пробивались сквозь запыленные стекла и стелившийся по вагону сизый махорочный дым.

Михаил, проспавший всю ночь на второй полке вместе с Сашей Блюмом, позавидовал вольготно развалившемуся на третьей, багажной, полке громадному Лопатину, который по причине громоздкости своей фигуры спал один.

Прерывистый тревожный сон не принес обычной после сна свежести. Саша, почувствовав, что его друг проснулся, тотчас открыл глаза и, улыбнувшись, ехидно заметил:

– Ну и рожа у тебя, Мишка!

– На себя посмотри, – разглядывая помятую, давно не бритую физиономию товарища, буркнул Михаил.

Услышав разговор, сверху свесилась кудлатая улыбающаяся голова Евгения.

– С добрым утром, товарищи! Как спалось? – весело сказал он.

Сползая с третьей полки, словно рак, и стараясь никого не повредить внизу своим громадным телом, он добродушно ворчал:

– Все едем и едем, как будто глагола «едим» не существует… А что будем сегодня жрать – кто-либо из вас над этим думал?..

В последнее время это была его излюбленная тема. Седьмые сутки, пересаживаясь из поезда в поезд, они тряслись в таких прокуренных вагонах, и провизия, захваченная ими в Москве, закончилась. Вчера они, по-братски поделив последнюю банку тушенки и хлеб, полуголодными легли спать.

– Будет день – будет и пища! – бодрясь, бросил Михаил тривиальную реплику, соскакивая со своей полки.

Словно в ответ на его слова, в окне показались постройки какой-то станции, и поезд начал притормаживать.

Выглянув в окно, бойкий мужичонка, обхаживавший дородную «мадаму», с видом бывалого путешественника произнес:

– Это Златоуст. Бог мой, все порушено…

И действительно, у полотна железной дороги тянулись разбитые артиллерийским огнем дома, вдоль насыпи во множестве валялись перевернутые разбитые вагоны. Показалось испещренное пулями, с выбитыми окнами здание вокзала. По всему было видно, что недавно здесь шли упорные бои и война сняла свою смертельную жатву.

Догоняя наступающую Красную армию, друзья уже видели аналогичную картину в недалекой Уфе, взятой красными 9 июня, за день до прибытия их поезда. Войска, стремительно развивая наступление, рвались вперед. И вот, не прошло и пяти дней, как взят Златоуст.

По выработанному ими плану, ребята должны были легализоваться на восточном фронте под видом группы медработников из Москвы. Они были направлены во 2-ю армию, согласно документам, мастерски подделанным знакомым гравером Михаила, во многом «обязанным», мягко говоря, его отцу.

Естественно, группу возглавил военврач Евгений Лопатин. По крайней мере его знания и диплом не были подделаны. Михаил и Александр за годы войны видели столько ран и, помогая себе и своим товарищам, проделали такое количество перевязок, что вполне могли сойти на первый взгляд за молодых фельдшеров.

Легализоваться на востоке для выполнения своего замысла им было просто необходимо. Дело в том, что перед самым началом операции в Москве Блюм в беседе со «старым другом» – корреспондентом Горовым, узнал, что предреввоенсовета товарищ Троцкий, которого партия всегда направляла на самые опасные и серьезные участки различных фронтов, как обычно, на своем громадном бронепоезде с двумя паровозами сейчас спешит на Урал. «Война развертывалась по периферии страны, часто в самых глухих углах растянувшегося на восемь тысяч километров фронта. Полки и дивизии месяцами оставались оторванными от всего мира. Их заражало настроение безнадежности. Часто не хватало даже телефонного имущества. Поезд являлся для них вестником иных миров, в нем всегда имелся запас телефонных аппаратов и проводов. Над специальным вагоном связи была натянута антенна, которая позволяла в пути принимать радиотелеграммы Эйфеля, Науэна и других станций, общим числом до тридцати, и в первую голову – конечно Москву. Поезд всегда был в курсе того, что происходит во всем мире. Появление поезда включало самую оторванную часть в круг всей армии, в жизнь страны и всего мира.

В состав поезда входили: гараж, несколько автомобилей и цистерна с бензином. Это давало возможность отъезжать на сотни верст от железной дороги. На грузовиках и легковых автомашинах размещалась команда отборных стрелков и пулеметчиков.

Большевики строили армию заново, притом – под огнем. Из партизанских отрядов и беженцев, уходивших от белых, из мобилизованных в ближайших уездах крестьян, из рабочих отрядов, из групп коммунистов и профессионалов – тут же, на фронте, формировались роты, батальоны, свежие полки, а иногда и целые дивизии. После поражений и отступлений рыхлая, панически настроенная масса превращалась за две-три недели в боеспособные части. Что для этого нужно? Дать хороших командиров, несколько десятков опытных бойцов, десяток фанатиков-коммунистов; добыть босым сапоги; провести энергичную агитационную кампанию; накормить, дать белье, табаку, спичек.

В поезде всегда в резерве было несколько серьезных коммунистов, чтобы заполнять бреши, сотни три-четыре хороших бойцов, запас сапог, кожаных курток, медикаментов, пулеметов, биноклей, карт, часов и всяких других вещей. И эти ресурсы постоянно обновлялись. А главное – они десятки и сотни раз играли роль той лопатки угля, которая необходима в данный момент, чтобы не дать потухнуть огню в камине. Специалисты поезда налаживали централизованное снабжение вновь созданных и потрепанных частей. На краткосрочных курсах поезд подучивал командиров и комиссаров фронта. Появление этого поезда на фронте производило потрясающее действие на деморализованные неудачей войска.

Поезд был не только военно-административным и политическим, но и боевым учреждением. По своим чертам он стоял ближе к бронированному поезду, чем к штабу на колесах. Все работники поезда, без исключения, прекрасно владели оружием. Все носили кожаное обмундирование, которое придает тяжеловесную внушительность. На левом рукаве, пониже плеча, у каждого выделялся крупный металлический знак, изготовленный на монетном дворе. Вооруженные отряды сбрасывались с поезда по мере надобности для десантных операций. Появление „кожаной сотни“ в опасном месте производило неотразимое действие.