Брак и мораль - Бертран Рассел

Уже ближе к сегодняшнему дню стали заметными признаки того, что как христианская, так и дохристианская сексуальная мораль претерпевают изменения. Христианская мораль утратила былое господство вследствие упадка религиозной ортодоксальности и общего снижения интенсивности веры – даже среди тех, кто продолжал веровать. Мужчины и женщины, родившиеся в нынешнем столетии, по большей части не верят сознательно в греховность блуда как такового, но их подсознание все еще хранит былые представления. Что касается дохристианских элементов сексуальной этики, на них первоначально сказался один фактор, а уже в ходе перемен к нему добавился второй. Исходный фактор – изобретение противозачаточных средств, благодаря чему незамужние женщины обрели возможность смелее вступать в сексуальные контакты, не опасаясь, что это приведет к нежеланной беременности, а замужние получили возможность заводить детей исключительно от своих мужей (для выполнения обоих условий совершенно не требуется беречь целомудрие). Этот процесс еще не завершился, поскольку контрацептивы нельзя пока назвать абсолютно надежными, но, как мне кажется, мы вправе предположить, что до благополучного его завершения уже недалеко. Следовательно, подтверждение отцовства будет возможным без строгого соблюдения того правила, что женщинам запрещаются любые сексуальные отношения вне брака. Конечно, кто-то возразит, что теперь женщины примутся активно обманывать своих мужей, но ведь этот навык они освоили, если вдуматься, с незапамятных времен, а желание обмануть существенно ослабевает, когда женщина сама решает, кто станет отцом ее ребенка (в сравнении с ситуацией, когда она опасается вступить в связь с человеком, которого страстно любит). Потому можно допустить, что обман в отношении отцовства будет изредка встречаться, но гораздо реже, нежели это было в прошлом. Вдобавок вполне может быть, что мужская ревность в новых условиях приспособится к изменившейся ситуации и будет проявляться, лишь когда жена явно обозначит свое желание завести ребенка от другого мужчины. На Востоке мужчины всегда терпимо воспринимали «вольности» евнухов, которые привели бы в негодование большинство европейских мужей. Евнухов терпели, потому что они не могли претендовать на отцовство. Аналогичная терпимость потенциально допустима и для свобод, обусловленных внедрением противозачаточных средств.

В итоге семья с двумя родителями способна уцелеть в будущем, не требуя от женщин сексуального воздержания в той степени, какая предусматривалась ранее. Впрочем, второй фактор, влияющий на сексуальную мораль, будет иметь, как представляется, далеко идущие последствия. Речь об усилении вмешательства государства в содержание и воспитание детей. Этот фактор сегодня более значим в Европе, чем в Америке, и затрагивает преимущественно наемных тружеников, которые, между прочим, составляют большинство населения, так что, вполне вероятно, вытеснение отца государством, постепенно происходящее на наших глазах, в конечном счете охватит население целиком. Роль отца у животных и в человеческих семьях состоит в защите и содержании, но в цивилизованных обществах защиту обеспечивает полиция, а содержание готово взять на себя государство – во всяком случае, применительно к беднейшим слоям населения. Если так и случится, отец перестанет быть сколько-нибудь значимой фигурой. Что до матери, тут имеются две возможности. Она может и далее заниматься повседневными делами, передав детей на попечение государственных учреждений, либо, если примут соответствующий закон, получать оплату от государства за уход за малыми детьми. Подобное решение, к слову, наверняка будет способствовать временному укреплению традиционной морали, ибо недобродетельных женщин могут лишить положенных от государства средств. Правда, тогда такая женщина не сможет содержать своих детей, не работая, то есть все равно ее детей придется препоручить опеке какого-то учреждения. Поэтому представляется вероятным, что экономические силы вынудят ликвидировать как отцовство, так и – до известной степени – материнство (в отношении детей недостаточно обеспеченных родителей). Вследствие этого сами собой исчезнут все традиционные основания традиционной же морали, и общество будет вынуждено искать новые основания для новой морали.

Распад семьи, если ему суждено случиться, не может, думается, служить поводом для радости. Детям необходима родительская любовь, а учреждения опеки, если их примутся внедрять широко, не смогут обеспечить им эту любовь. От детей станут добиваться единообразия (всеми способами), а дифференцирующее влияние различных сред постараются устранить. Пока не сформируется международное правительство, детей из разных стран будут пичкать вирулентным патриотизмом, который почти гарантирует, что они, повзрослев, начнут истреблять друг друга. Потребность в международном правительстве вытекает также из вопроса о численности населения, ибо в отсутствие такого органа националисты продолжают настаивать на приросте населения сверх желательного порога, а с нынешним развитием медицины и гигиены единственно возможным способом избавления от избытка людей остается война.

Общественные явления нередко выглядят чрезмерно сложными для осознания, зато на индивидуальном уровне, как мне кажется, все довольно просто. Убежденность в том, что в сексе есть нечто греховное, причиняет индивиду немалый вред – начиная с раннего детства и вплоть до кончины. Помещая сексуальную страсть в духовную тюрьму, общепринятая мораль заодно заточила во многом и прочие формы дружеских чувств, а также сделала людей менее великодушными, менее добрыми, более эгоистичными и жестокими. Какая бы сексуальная этика в итоге ни утвердилась, ее нужно избавить от предрассудков и заложить в ее основу признаваемые и убедительные для всех факты. Секс нельзя отделять от этики, и то же самое верно для бизнеса, спорта, научных исследований или любой другой отрасли человеческой деятельности. Но он в состоянии обойтись без этики, основанной исключительно на древних запретах, возникших в примитивном обществе, совершенно не похожем на наше. В сексе, как в экономике и политике, нашу этику до сих пор определяют страхи, вроде бы опровергнутые современными научными открытиями, причем польза упомянутых открытий во многом утрачивается из-за психологической неспособности общества их принять.

Безусловно, переход от старой системы к новой подразумевает ряд трудностей, как и любая глобальная перемена. Тех, кто ратует за любые этические новшества, неизменно обвиняют, как в свое время Сократа, в растлении молодежи; не буду заявлять, что это обвинение всегда беспричинно, даже когда новая этика, которую проповедуют, ведет в случае одобрения обществом к лучшей жизни, нежели прежняя, подлежащая ликвидации. Все, кому знаком магометанский Восток, утверждают, что там люди, отвергающие правило молитвы пять раз в день, заодно перестают уважать прочие моральные правила, которые мы сочли бы более важными. Человек, предлагающий изменить сексуальную мораль, особенно уязвим для обвинений и непонимания; я сам отлично сознаю, что наговорил много такого, что некоторые читатели могли истолковать неправильно.

Главный посыл новой морали, в котором она отличается от традиционной пуританской морали, таков: мы верим, что инстинкт следует развивать, а не подавлять. Если рассуждать с этой точки зрения, наша позиция наверняка заслужит широкое признание большинства мужчин и женщин, но станет приносить практическую пользу, только если будет принята во всей полноте и ее будут внедрять в общество с ранних лет. Если в детстве инстинкт подавляется, а не развивается, он будет подавляться и в более старшем возрасте, поскольку станет проявляться в крайне нежелательных формах. Мораль, которую я предлагаю, не сводится к тому, чтобы говорить взрослым и подросткам: «Следуйте своим побуждениям и живите, как вам заблагорассудится». Нет, в жизни необходима последовательность и цельность; нужны непрерывные усилия, направленные на желаемый результат, далеко не очевидно благоприятный и не всегда привлекательный; нужна забота о ближних; нужны некие нормы добродетели. При этом я не могу признать самообладание желаемым результатом, и мне очень хочется, чтобы наши институции и наша мораль низводили потребность в самообладании до минимума, а не возводили ее в максимум. Полагаться на самообладание – все равно что дергать в поезде стоп-кран. Тормоз полезен, когда понимаешь, что движешься не в том направлении, но вреден, если направление выбрано правильно. Никто ведь не скажет, что поезд всегда должен ехать на тормозах, однако внушаемая нам привычка к самоконтролю тормозит вдохновляющую нас жизненную энергию. Самоконтроль побуждает расходовать эту энергию впустую, на внутренние метания, а не на деятельность вовне, и потому всегда вызывает сожаление (хотя порой он действительно необходим).