Тайное сокровище Айвазовского - Юлия Алейникова

Маша нажала кнопку звонка, и мелодичная трель разлилась по чужой квартире.

— Кто там? — раздался из-за двери высокий женский голос.

— Добрый день, я к Надежде Сергеевне, — приятно улыбаясь дверному глазку, ответила Маша. Дверь тут же распахнулась.

— Проходите, пожалуйста, — пригласила ее полная пожилая дама в летнем цветастом платье. — Надежда Сергеевна, это к вам! — крикнула она в глубь квартиры.

На ее голос в прихожей появилась худощавая старушка с голубовато-белыми волосами и в очках. Милая улыбка, в руках плюшевый медведь. Очевидно, Надежда Сергеевна только что играла с внуками — из комнаты доносился детский голосок.

— Слушаю вас, — Надежда Сергеевна доброжелательно разглядывала Машу.

— Добрый день. Мы с вами не знакомы, меня зовут Мария Владимировна Молчанова.

По удивительному совпадению у Машиного папы была такая же фамилия, какую в девичестве носила бабушка Вера. И когда Машины родители поженились, по этому поводу в семье много шутили, предрекая молодым счастливый брак. Так что, представляясь собственным именем, Маша как бы заодно сообщала о своем родстве с бабушкой Верой.

— Я пришла к вам с несколько необычной просьбой. Дело в том, что я историк и сейчас работаю над диссертацией, собираю материал по русско-итальянским культурным связям первой половины XVIII века. От бабушки я слышала, что ваш муж Дмитрий Борисович много работал в этой области, — выдала Маша заранее продуманную речь. Ей казалось, что подобное объяснение выглядит вполне правдоподобным, а значит, обеспечивает высокие шансы на получение дневников. Она была так увлечена собственной речью, что совершенно не обратила внимания на реакцию обеих дам.

— И вот я хотела попросить у вас разрешения ознакомиться с рабочими дневниками Дмитрия Борисовича. — Маша еще приятнее улыбнулась и открыто взглянула на Надежду Сергеевну.

Лицо Митиной вдовы выглядело странно. От милой бабули и следа не осталось. Спина прямая. Медведь крепко сжат, ноздри раздуваются, губы плотно сжаты в тонкую узкую линию. Она сверлила Машу взглядом, не произнося ни слова. Зато слова нашлись у ее невестки.

— Какая наглость! Вы только посмотрите на нее! — воскликнула толстушка, открывшая ей дверь. — Она Дмитрию Борисовичу всю жизнь отравила, семью едва не разрушила, так теперь еще внуков сюда подсылает. Да как у вас только совести хватило переступить этот порог?

Уперев руки в бока, грозная дама надвигалась на Машу.

— Как вам перед Надеждой Сергеевной не стыдно? Такая же наглая, как ее бабка! Вся порода такая! Столько лет пыталась его развести, детей сиротами оставить, а теперь прислала эту мерзавку дневники Дмитрия Борисовича просить! Вот бесстыжая! — заливалась соловьем дамочка, пока Маша в растерянности пыталась сообразить, что пошло не так и о какой нахалке речь. Но тут ей на помощь пришла Надежда Сергеевна.

— Вы едва не разрушили мою семью. Вы годами отравляли нашу с Димой жизнь, — сухим, очень сдержанным голосом проговорила Надежда Сергеевна. Чувствовалось, что подобное спокойствие дается ей с трудом. — Долгие годы я боролась с тенью, всегда стоявшей за Диминой спиной. И даже сейчас, по прошествии стольких лет, вы не желаете оставить нас в покое. Передайте Вере Григорьевне, чтобы она больше никогда не обращалась к нашей семье и никого не присылала. Скажите ей, что Дмитрий Борисович умер.

— Бабушка Вера тоже умерла, — совершенно не к месту уточнила Маша, просто не понимая, что говорить в подобной ситуации. Было очень неловко, обидно и чуть-чуть страшновато.

— Нет, ты подумай! Вера умерла, так теперь ее потомство на нас нажиться пытается. До чего бесстыжие! — снова ожила невестка. — Убирайтесь отсюда вон, чтобы ноги вашей здесь больше не было! И остальным передайте! Историк она, видите ли…

— Что за шум? — добродушно поинтересовался появившийся в прихожей высокий парень. — Даже телика не слышно. Ба, тебя Лиза ждет, сказку доигрывать. Да что случилось-то? — переспросил он, с недоумением глядя на приличную с виду гостью. — Мам? — обратился он к толстушке.

— Вот, полюбуйся, Никита, какая нахалка! — не сбавляя напора, словно и не умолкала ни на минуту, запыхтела та. — Явилась за дедушкиными дневниками! Можешь познакомиться, Верина внучка. Вот уж яблочко от яблоньки!.

Маша глупо таращилась то на Надежду Сергеевну, то на ее невестку с внуком, заливаясь багровым румянцем от стыда и возмущения. Молча хлопала глазами и не двигалась с места.

— Гм-м, — прогудел Никита, набычиваясь. Его крупная, коротко стриженная голова опустилась, подбородок уперся в грудь, взгляд исподлобья приобрел нехороший блеск, и Маше на мгновение показалось, что он ее сейчас боднет. Не боднул.

— Извольте-ка выйти вон, — строго велел он Маше, указывая кивком на дверь. — И не смейте здесь больше появляться.

Ответить на столь простое и доходчивое приглашение было нечего, и она, красная как рак, выскочила за дверь.

Никогда еще ей не случалось переживать большего унижения. Маша кое-как дошагала до лифта и там разрыдалась, прислонившись к разукрашенному всякими надписями косяку.

Какая она дура! Почему она молчала, пока эти люди оскорбляли ее и бабушку? Почему не сказала им, что это не бабушка им жизнь испортила, а Митя? И не только им, но и бабушке, между прочим. Это он не оставлял бабушку в покое столько лет своими намеками, нытьем и жалобами. Чем больше Маша вспоминала о покойном Мите, тем быстрее высыхали ее слезы, а обида сменялась злостью. Да как они смеют ее оскорблять?! Да, конечно, она была законченной идиоткой, что притащилась к ним. Но ведь ей и в голову не могло прийти, что у них тут такие страсти кипят!

Вот Митя, вот фрукт. Заварил кашу да еще и все на бабушку свалил. Эх, жаль, он уже умер. Не мешало бы ему все высказать в глаза, да еще при всем семействе. А может, показать им его письма, пусть полюбуются? Хотя нет, лучше не надо. Уж с кем с кем, но с этой семейкой делиться сокровищами она точно не собирается.

Добравшись до первого этажа, Маша остановилась у почтовых ящиков, чтобы привести лицо в порядок.

— Еще не ушли? Надеетесь на второй заход? — раздался за спиной язвительный голос.

Маша от неожиданности подпрыгнула, попала пальцем себе в глаз, ойкнула и обернулась. Она и не слышала, как лифт снова подъехал и лязгнул дверями.

Перед ней, разумеется, стоял Никита Кирилин, достойный сын своей крикливой мамаши.

— Представьте себе, нет, — не менее язвительно ответила ему Маша, пытаясь проморгаться. — И кстати, чтобы у вас не было иллюзий. — Теперь она уже достаточно пришла в себя для достойного отпора. — Моя бабушка никогда никому не отравляла жизнь. Скорее это ваш дед всю жизнь не давал ей покоя. Бабушка была замужем за генералом, у нее было двое детей, мы жили дружно и счастливо, и ей никто не был нужен, кроме дедушки. А вот ваш драгоценный Митя мало того, что в молодости бросил ее перед свадьбой, так еще спустя десять лет вернулся и принялся донимать своими ухаживаниями, — быстро, зло тараторила Маша, боясь, что ее вот-вот перебьют. — И кстати, это она уговорила его жениться и всячески его в этом решении укрепляла. Так что, по идее, вы должны быть ей еще и благодарны.