Лоханка - Сергей Калашников

Поехал я просить танки. Те самые, с большими пушками, а мне и говорят: «Их всего четыре штуки и они заняты в другом месте». Тогда я стал просить самоходки — тоже не дали. А старые танки я и сам не взял — их подобьют и они нам только мешать станут. Зато батарею из резерва выпросил. Вот из неё мы в три дня и проломили оборону на участке шириной километра четыре. Потом вошли в прорыв и опять застпорились. Но тут наши самоходки справлялись — не такие тяжёлые укрепления там перед нами оказались. Миномётчики начинали обстрел, чтобы финны попрятались, а тут самоходчики и подтягивались, доделывать, так сказать.

Но не прошли мы — не успело командование подтянуть свежие силы, как нас начали атаковать, затыкая брешь. Не поверишь — сразу стало легче. Теперь ведь не нам засады и ловушки устраивают, а мы. Правда, ситуация запуталась окончательно. Кто кого окружил — непонятно, даже по форме не разберёшь — все в белом. Через четыре дня подтянулась свежая дивизия, а следом танковые роты двинулись в прорыв. Штук пять прошло одна за одной по десятку средних танков. Похоже, их снимали откуда-то и бросали к нам. А тут снегу навалило, ударили морозы, но это уже к нам особого касательства не имело — мы получили приказ охранять дорогу от нашей границы до самой линии Маннергейма, то есть делать то, с чего и начали. Но, знаешь, давление на нас со стороны финских лыжников ослабло, а крупных частей в поле зрения больше не появлялось. Только отбили несколько попыток перерезать прорыв, но артиллерия резерва так и оставалась в нашем распоряжении, а артиллерийский огонь корректировать у меня обучены все бойцы. И связью нас судьба не обидела. Маневр огнём получался отлично.

Остальную войну довоёвывали другие. Ещё две дивизии ушли вперёд, а там и договор подписали с Финляндией.

Он замолчал. Понятно, что не всё рассказал, но, думаю, главные моменты помянул. Он ведь обычный рядовой комбриг — стратеги из высоких штабов ему в своих действиях не отчитывались. Так что со мной он был откровенен в меру того, что достоверно знал.

— Потери большие? — спрашиваю.

— У меня маленькие. У соседей… по разному. Одну дивизию совсем разгромили. Был случай, когда командира расстреляли перед строем, — вздохнул товарищ. — И спасибо, что в «сараи» поставил такие хорошие печки. Парни могли обогреться прямо на опорных пунктах. Наверху в башне голова наблюдателя, а сам он в гимнастёрке сидит и чай прихлёбывает, — мы улыбнулись.

— Так что в войне с немцами-то делать? Пока все твои предсказания сбылись, а советы оказались верными. Иногда — спасительными.

Теперь призадумался я. Не так уж много знаю я о Великой Отечественной. Битва под Москвой, Сталинград, Курская Дуга — это уже далеко не начало. Блокада Ленинграда, оборона Одессы и Севастополя — не знаю ни схем сражений, ни состава войск, участвовавших в них. Даже даты только приблизительно. Вот Брестская крепость оборонялась с первого дня войны. С такими познаниями ничего не насоветуешь. Обрывочные у меня сведения. Ну да изложу то, что помню.

— Разбомбят аэродромы — погибнет много самолётов. Захватят приграничные склады. Танки будут без горючего, а связь прервана. Управление войсками утеряется.

— Кошмар, — в глазах Кобыланды плещется ужас. — Это же катастрофа! И что делать?

Вот теперь он рассказал мне о Финской войне всю правду. Он поверил моему предсказанию — значит катастрофическая картина представляется ему вполне возможной. То есть «способности» военного руководства оценены им также, как проявила их известная мне история — воевать Красная Армия научилась только набравшись боевого опыта.

— А что тебе велено? — печально улыбнулся я.

— Развернуть бригаду в корпус.

— И…?

— Рядовые красноармейцы, прошедшие Финскую, станут младшими командирами. Младшие — средними, а средние — старшими.

— Старшими? — мне не вполне понятно, как это можно столь уверенно обещать. — У тебя и такие полномочия появились?

— Появились, — кивнул Кобыланды. — Размеры корпуса пока не ограничены. Ты мне скажи, какие танки просить?

Надо же, какие перспективы открылись перед другом! И по-русски он говорит совсем чисто. Даже названия должностей в армии нарочно для меня назвал по-старому, не произнося слова «офицер», недавно снова возвращённого в обиход. Про то, откуда я, он не знает — не говорил я об этом даже тогда, когда мы мотались по болотистой Кахетинской низменности, деля на двоих котелок каши и укрываясь одной шинелью, подстелив вторую на жёсткое дно грузового отсека лоханки.

— Разные бери — опробуешь, поймёшь, какие для чего нужны. Где корпус-то собираешься формировать?

— В Китае. Эшелоны уже в пути. Там и пополнение примем.

— А что, — спрашиваю, — не боится уже Хозяин войны на два фронта?

— Боится, конечно. Только после Финской он своей неготовой к войне армии боится ещё сильнее. Из двух бед, знаешь ли…

Я кивнул. И вдруг спохватился:

— Авиацию возьми в Китай. Истребители, пикировщики какие-нибудь. Не знаю, что сейчас есть. Но пикировщики — самая гадкая вещь для супостата, — не помню, когда у нас появились штурмовики, потому и не поминаю. — А лётчик-истребитель, понимаешь, только в бою рождается.

— Авиацию! — хмыкнул Кобыланды. — Так у неё другое начальство, — он немного помолчал, раздумывая. — Прикажу начальнику штаба, чтобы подобрал человека, который познакомится с кем нужно и подружится. Ну и там, на месте, сообразим что-нибудь — есть ведь в Китае наши лётчики. Ты сам-то, что собираешься делать?

— А ничего, — отвечаю. — Все размеры и модификации лоханок под все движки в производстве освоены. Если ещё какие потребуются — Федотовское КБ их мигом нарисует, а завод сделает. Дождусь начала войны и в армию пойду.

— Так тебя и отпустят! — скривился друг.

— Простого рабочего не станут удерживать, — улыбнулся я. — А у меня сыны растут. Как я им в глаза буду смотреть, сидя в тылу? Или, коли в тыловых частях перекантуюсь, что потом расскажу? Нет. Лучше сдохнуть. Ну и не каждого рядового пехотного Ваню ожидает смерть на поле боя.

— Хрен тебе с маслом, а не пехота, — вскинулся Кобыланды. — Лично прослежу, чтобы мехводом взяли в Первый Бранзулеточный корпус. Ты же водишь, как дышишь.

Я согласно кивнул. Хорошо, когда тебя понимают. Конечно, спервоначалу этот хитрец пристроит меня на штабной вездеход, но в начальный, разгромный период боевых действий всё перемешается — не уследит он, как я пересяду на лёгкий танк — они мне ужасно нравятся. Ну те, с автоматической сорокапяткой. И машину я знаю — участвовал в создании. Сумею и за башнёра сработать.

* * *

В Москву меня вызвали письмом, отправленным обычной почтой. Тётя Дуся, листоноша, вручила его мне лично в руки, хотя было оно ни капельки не заказным и никаких строгих пометок на нём не значилось. Фамилия отправителя произвела на неё неизгладимое впечатление. Я, когда распечатал, конверт ей отдал, хотя не был уверен, что подписан он собственноручно. Но даже если это работа секретаря, то всё равно — ценный будет автограф.