Рудольф Нуреев. Жизнь - Джули Кавана

Его страхи были вполне оправданными, поскольку после 1961 г. КГБ возобновил политику «мокрых дел» – ликвидацию крупных изменников[28]. В то время в секретных лабораториях изготовили оружие, которое выстреливало ядовитым газом, жертва умирала от остановки сердца, и на вскрытии ничего подозрительного не обнаруживали. Сотрудник КГБ, убивший с помощью этого оружия двух высокопоставленных эмигрантов с Украины, в конце лета стал перебежчиком, но только осенью следующего года, после процесса над ним и широкой огласки, на убийства за пределами стран Восточного блока был наложен запрет. Несмотря на это, в ноябре 1962 г. в ходе кампании по мести «изменникам Родины» обсуждались «особые действия» против Нуреева, «направленные на снижение его профессиональных навыков». Бывший сотрудник архивного отдела Первого главного управления КГБ Василий Митрохин, который более десяти лет тайно копировал и выносил сверхсекретные сведения из архивов, а затем стал перебежчиком, оказался страстным поклонником Кировского балета. Он испытал «личное возмущение», когда прочел план, составленный Первым и Вторым главными управлениями и нацеленный на то, чтобы изуродовать Рудольфа. «В последующих директивах ПГУ обсуждались планы… сломать Нурееву одну или обе ноги». Пример такой «агрессии» вызвал особое возмущение Митрохина.

Для охраны Рудольфа Ларрен нанял двух частных детективов; они сопровождали его повсюду, куда бы тот ни ходил. «Это значило, что я жил под постоянным наблюдением, мне позволены были только классы, репетиции, обеды по соседству с театром, а потом я должен был возвращаться в квартиру». Он начал работать над «Спящей красавицей» в маленькой арендованной студии возле концертного зала Плейель, сначала один, потом с балериной Ниной Вырубовой, русской эмигранткой, которой, как считается, тоже грозила опасность. Каждый день в два часа телохранители приходили к ней домой, сопровождали ее в отель «Плаза-Атене», где она, пройдя насквозь огромный вестибюль, выходила через кухню черным ходом. Снаружи ее ждало такси, на котором она ехала на репетицию. «Я все время дрожала». Дочь белоэмигрантов, Вырубова выросла в Париже, где ее обучали бывшие примы Мариинки Вера Трефилова и Ольга Преображенская; она стала звездой Парижской оперы – великой романтической балериной, чьи прозрачность и женственность были экзотически окрашены ее славянскими чертами и темпераментом. «Я француженка по духу, но в глубине души русская», – всегда говорила она. Последние три года Вырубова работала по контракту в труппе де Куэваса, но ей было уже под сорок, и ее карьера близилась к концу. Она рада была возможности получить в партнеры молодого человека, чей дебют растрогал ее до слез. Глядя на «триумф Руди» в «Баядерке», она затаила дыхание, чтобы не разрушить чары, а потом пошла за кулисы, чтобы поздравить его. В то время он показался ей приветливым и застенчиво-благодарным, но в день их первой репетиции она столкнулась с совершенно другим персонажем. «С ним было крайне трудно», – говорит Вырубова, описывая, как Рудольф дал отпор ее попытке сблизиться, холодно сказав: «Вы говорите по-русски, я говорю по-русски. Это все»[29]. Однако благодаря своему артистизму и природной теплоте Вырубова вскоре завоевала расположение Рудольфа. «Я была с ним очень нежна. Для меня он был младшим братом». Состояние маркиза де Куэваса позволяло ему приглашать в свою труппу нескольких выдающихся танцовщиков. Еще одной звездой была американская балерина Розелла Хайтауэр, которая вскоре стала любимой партнершей Рудольфа. Однако он считал, что в труппе де Куэваса, где нет прочных традиций, они впустую растрачивают свой талант. Сознавая, что хореография в «Спящей красавице» де Куэваса эклектична, как стиль труппы в целом (балет начинала ставить Бронислава Нижинская, а закончил Роберт Хелпман), Рудольф решил исполнять партию в редакции Кировского театра, «которая почти не изменяла оригинальной работы Петипа». «Боже мой! Рудик, милый, у нас нет времени, – возражала Вырубова. – Я все выучу с удовольствием, но не забывай, что тебе придется танцевать и с другими балеринами». Рудольф прекрасно понимал, что его требования невозможны, «но, будучи татарином, к тому же очень молодым, он злился, когда женщина оказывалась права». Наконец они пришли к компромиссу: попеременно исполняя партии принца Дезире и Голубой птицы, Рудольф исполняет собственные вариации постановки Петипа – «точно так, как я танцевал их месяц назад», – но весь балет пойдет в прежней редакции.

В те первые недели он часто гадал, не совершил ли он ужасную ошибку, покинув Россию. Там он боролся, стремясь оживить старые роли и интерпретировать их по-своему, теперь же, как мог, старался сохранить традиции Кировского балета. «Сначала он чувствовал себя очень незащищенным и цеплялся за свои познания и привычки, – говорит Гилен Тесмар, которая как завороженная наблюдала за тем, как Рудольф каждый день в одиночестве занимался в театральном фойе. – Для начала он танцевал в чисто пушкинском стиле. Один, чтобы оставаться в форме». Тесмар, как Розелла Хайтауэр, стояла и любовалась целостностью его подготовки, которая проявлялась в его преувеличенно вывернутой пятой позиции – «Пушкинский крест», – святом источнике балетной техники.

Мысли Рудольфа снова и снова возвращались к Пушкину. Когда в Ле-Бурже Сергей Мельников спрашивал его, не боится ли он за мать, отца и друзей, Рудольф ответил: «Ни за кого, кроме Александра Ивановича». Отвечая на такой же вопрос журналиста две недели спустя, он ответил почти так же: «Я гораздо больше боюсь за моего наставника в Ленинграде. Я прожил у него несколько лет; он мой лучший друг… конечно, его станут допрашивать. Ему я обещал вернуться».

15 июня, накануне побега Рудольфа, в Ленинград впервые приехал «Королевский балет»; их сезон намеренно совпадал с гастролями Кировского балета в театре Ковент-Гарден. Русские балетоманы давно ждали этого визита, главного события года, у них появлялась возможность увидеть Марго Фонтейн (которая исполняла две свои фирменные роли, в «Спящей красавице» и «Ундине»), а также «Тщетную предосторожность», недавний шедевр Фредерика Аштона, «каждое из этих имен было легендой». Но на втором спектакле, 16 июня, поклонники говорили только о бегстве Рудольфа, известие о котором распространилось по театру, словно лесной пожар. Перед началом спектакля Тамара сидела на бархатном диване у входа в бельэтаж и готовилась к завтрашнему экзамену, когда к ней подошел Сергей Сорокин и постарался как можно мягче рассказать о том, что он слышал по Би-би-си: Рудольф попросил политического убежища во Франции. Тамара пришла в замешательство. «Рудик никогда в жизни не разбирался в политике». Сорокин начал объяснять, «но я больше его не слушала. Он решил остаться на Западе. Навсегда. Но почему?».