Рудольф Нуреев. Жизнь - Джули Кавана

В сопровождении кавалькады фотографов на мотоциклах, которые ехали за ее такси, Клара вернулась к себе, на набережную Орсэ. Первому она позвонила своему другу Жан-Люпу Пюзнату, который с радостью согласился приютить Рудольфа в своей большой пустой квартире напротив Люксембургского сада. Потом она поговорила с Раймундо де Ларреном, который «очень разволновался» и сказал: «Передай Нурееву, пусть не беспокоится о работе. Я завтра же приму его в труппу». Раймундо сразу же вызвался поставить для Нуреева спектакль, но Клара объяснила, что в полиции Рудольфу велели первую неделю «не высовываться». Из своего окна она видела машину, в которой сидели двое, похожие на карикатурных «горилл» из КГБ. «Они ждали, что я приведу их к нему».

Около пяти вечера Рудольфа отвезли на квартиру на улице Гинеме. Когда Клара позвонила по телефону и предупредила, что она пока не сможет к нему приехать, «потому что они вокруг», у него был только один вопрос: где он сможет репетировать. «Я не проживу недели без упражнений». «Слушай, – сказала она, – несколько дней репетируй в квартире, потому что сейчас тебе никуда нельзя выходить».

К тому времени труппа Кировского театра зарегистрировалась в отеле «Странд Пэлас» неподалеку от театра Ковент-Гарден – по сей день в отеле часто останавливаются русские балетные труппы. Аллу Осипенко немедленно окружили репортеры; они спрашивали, известно ли ей, что ее партнер попросил политического убежища в Париже (она ничего не знала, пока Симон Вирсаладзе не встретил ее в коридоре «с огромными глазами» и не подтвердил рассказ, который он услышал по радио). На приветственном приеме у лондонского импресарио Алле подарили именинный торт, «но никто из нас не был в настроении праздновать». Среди гостей, которые пришли ее поздравить, был один английский дипломат, который какое-то время жил в Москве, балетоман, хорошо известный труппе; он подарил ей подарок и пригласил попозже отужинать с ним в «Савое». Верная своему характеру, она согласилась, хотя советское посольство только что распространило новый приказ, запрещавший артистам общение с иностранцами. Когда поздно вечером она вернулась в отель, агент КГБ уже ждал ее с выговором; на собрании на следующий день ее ругали при всей труппе. Одна «смелая девочка» выступила в ее защиту. «Алла Осипенко великая балерина, – объявила Галина Кекишева. – И она имеет право и на поклонников, и на подарки». Но все было тщетно. Мало того, что до конца гастролей Аллу по вечерам запирали в номере. На следующие шесть лет она стала «невыездной».

Неприятности были и у Сергеева с Коркиным, которых разносили за «неподчинение дисциплине». Их отказ вовремя подчиняться приказам привел к побегу Нуреева. По возвращении в Ленинград Коркина заменили твердолобым партийным бюрократом из тех, который «сегодня руководил шахтой, а завтра оркестром»; Сергееву вынесли «строгий выговор». Но непосредственным испытанием для всех стали гастроли в Лондоне без главной звезды Кировского театра. «Побег Рудика стал для нас кошмаром», – говорит Дудинская. По ее словам, Сергеев собирался выпустить Рудольфа во всех четырех лондонских премьерах, «что показывает, что он заслужил признание Константина Михайловича», и у них оставалось всего три дня на то, чтобы подготовить четырех новых солистов для этих ролей. «Мы все помогали… Мы не ели; мы не спали… То, что Рудик нас покинул, стало настоящей трагедией. У него не было никаких причин [бежать]; для него все было открыто – вот в чем правда».

Еще в состоянии шока, попав в квартиру, Рудольф провел первые часы в одиночестве, чувствуя себя странно отчужденным и спокойным: как будто все то же самое он уже проживал раньше. «Мысленно я уже танцевал везде… Я уже читал тот сценарий, я сам его написал, и вот все происходило по нему». В ту ночь он крепко спал и даже не удивился, когда проснулся в незнакомой комнате. «Я много путешествовал. Я танцевал в Австрии, Каире, Бейруте, Дамаске, Болгарии и на Востоке. Артист часто меняет города и декорации. Я открыл жалюзи и стал смотреть на Люксембургский сад. Все было чудесным, спокойным и мирным». Однако узнав, что несколько дней Клара не сможет к нему присоединиться, Рудольф начал «сходить с ума», и за следующие несколько дней он впал в серьезную депрессию. Он тревожился из-за того, что власти начнут мстить его родным и друзьям, особенно Пушкину, – как его наставника, Пушкина наверняка заподозрят в том, что он повлиял на танцовщика. А как он может сохранить чистоту своего исполнения без поддержки Пушкина, без дисциплины Кировского театра? «Я должен работать, я должен работать», – причитал он. Клара купила ему зубную щетку, пижаму и несколько рубашек, «из белого хлопка, очень простые, очень красивые», потому что у Рудольфа практически ничего не было – меньше пятидесяти франков в кармане и только та одежда, которая была на нем. «Но с ним было очень трудно. Квартира Жан-Люпа была построена в 1930-х годах, и Рудольф не переставал жаловаться на обилие мрамора. «Мне холодно, – все повторял он. – Мне скучно»… Ему не понравился цвет рубашек, и я подумала: «Боже мой!» Он потребовал шерстяные наколенники, но было воскресенье, и аптеки были либо закрыты, либо в них такие не продавались. «Мои друзья смеялись: «Какой он капризный!» Он ответил им: «Я не капризный, я танцовщик».

Мировая пресса сделала из Клары героиню триллера времен холодной войны. «Танец к свободе: девушка считает, что русские преследуют ее друга». Такой заголовок появился на первой полосе Daily Express, где сообщалось, что Нуреев «убежал на свободу, к радости одной рыжеволосой девушки». «Все называли нас Ромео и Джульеттой», но я говорю: «Pas du tout (Вовсе нет)». По-моему, для Рудольфа я стала ключиком, который без труда открывал все двери. Достаточно было ему сказать: «Хочу это»… и вуаля!» Зная, что единственный способ снова сделать Рудольфа счастливым – вернуть его на сцену, Клара обещала, что попросит Раймундо приехать и сразу же договориться о начале работы.

Хотя о том, чтобы Рудольф вступил в балетную труппу Парижской оперы, не могло быть и речи (конец франко-советским культурным отношениям), его поступление в труппу де Куэваса стало не только сенсацией, но, возможно, спасло труппу. Вдова де Куэваса, наследница Рокфеллера, которая не разделяла страсти к балету своего мужа-эстета, через своего адвоката дала понять, что труппа может больше не рассчитывать на ее поддержку. Встревоженный кредиторами и полупустыми домами, Раймундо сразу понял, что новая русская звезда – решение всех его проблем. Обещав сделать Рудольфа «super-vedette (суперзнаменитостью)», он предложил ему шестилетний контракт, но Рудольф, который уже распланировал свое ближайшее будущее, заявил, что шесть лет – слишком долго. «Я согласен только на три месяца, потому что решил поехать к Баланчину. А еще поучиться в Дании у Эрика Бруна, которого я считал лучшим танцовщиком на свете». «Он был похож на тех хищников, которые инстинктивно понимают, где приземлиться и схватить добычу, – замечает Гилен Тесмар, тогда молодая солистка в труппе де Куэваса. – Он точно знал, что может взять от своего положения и на какой срок».

Рудольф с радостью принял приглашение Раймундо переехать к нему на квартиру, и все равно угодить ему оказалось невозможно. «С ним с самого начала было трудно, – говорит Жаклин де Рибе, любовница и покровительница Раймундо. – Я хочу это, мне нужно то… Кроме того, у него имелось свое мнение обо всем – о декорациях, костюмах. «Il est interprêtè, pas créateur!»[27] – жаловался мне Раймундо. Они вечно ссорились и в то же время были друзьями». Однако отрицательные стороны того, что Рудольф жил в доме на правах гостя, оказались гораздо сильнее того, что думал Раймундо – не в последнюю очередь из-за того, что, приютив «изменника», он рисковал собственной безопасностью. Он начал получать письма и звонки с угрозами; однажды, вернувшись домой, виконтесса де Рибе увидела на стене угрозу, а «стоявшие на улице люди кричали на меня». В первый раз выбравшись из квартиры, Рудольф был так напуган, что скорчился на заднем сиденье машины Клер Мотт. «Я не знал источника страха, откуда он идет. Опасность. Страх того, что русские придут и заберут тебя. Я постоянно видел страшные сны… Это продолжалось много времени».