Чеслав. Ловец тени - Валентин Тарасов

«Похоже, медведица скрылась, — предположил он. И тут же возникла внезапная догадка: — Сейчас же у косолапых гон любовный заканчивается... Видать, помешала запозда­лой медвежьей свадьбе Желань, вот и поплатилась».

Желань!

Пронзившая сознание мысль о девушке заставила Че­слава вскочить, а усилившаяся при этом боль от ран — лишь зло зарычать. Стиснув зубы, хромая, он поспешил туда, где лежало неподвижное тело.

Ее волосы светлыми нитями разметались по земле. Ли­ца он не увидел, так как лежала она, обратившись к зем­ле, а вот на спине сквозь разорванную сорочку заметил глубокую рану от когтей — постарался косолапый. Спи­ну ранил — значит, убегала дева от зверя лютого.

— Желань... Эй, девка! — позвал он, дотронувшись до ее плеча.

Но девушка оставалась немой и неподвижной, и Чеслав осторожно перевернул ее на спину. Слабый стон, вырвав­шийся из побелевших губ, сообщил ему, что жизнь не по­кинула ее, только беспамятство в плен взяло.

Возблагодарив за это, а заодно и за свое спасение и по­беду Великих, Чеслав снял с себя остатки сорочки и при­ложил к ране на спине девушки, дабы кровью не истекла, а после, сжав до онемения зубы, чтобы не кричать от бо­ли, поднял Желань с земли и понес туда, где, по его мне­нию, должно было находиться городище.

Видит он или ему кажется? Двигающиеся огоньки среди ночи... Может, светляки? Но почему такие большие? А мо­жет, это глаза Лешего светятся в лесной чащобе? Только от­чего же их так много? Вурдалаки? Чур! Чур, защити нас!

Чеслав чувствовал, что каждый следующий шаг дает­ся ему все с большим трудом, но упрямо переставлял на­литые усталостью ноги, а занемевшими от напряжения руками удерживал свою теперь, казалось, потяжелевшую вдвое ношу. Желань все еще не опамятовала и только нечастые стоны выдавали в ней жизнь. Эти невольные от­голоски боли, да еще сдержанные Чеслава, когда он делал неловкий шаг, нарушали обычную колыбельную песню ночного леса, пугая его обитателей. Пугая и в то же вре­мя привлекая их внимание.

И вот теперь, узрев среди деревьев причудливо движу­щиеся светила, в туманящемся от усталости разуме мо­лодого охотника зародилась мысль, что их стоны, да еще смерть косолапого зверя, вполне возможно, призвали дей­ствительных хозяев леса — духов. Но несмотря на это холодящее душу приближение, Чеслав продолжал продви­гаться навстречу загадочным сполохам.

«Будь что будет... Будь что будет...» — то ли шептал, то ли мысленно повторял он при каждом шаге. Нет, он не ис­пытывал чувства страха, сжимающего невидимой рукой что-то в груди, что, наверное, было его душой. Сжимаю­щего настойчиво, неумолимо, до тревоги и боли. Наверное, свою долю переживаний на сегодня он испил до дна. И теперь все усиливающаяся усталость притупила в нем чувство опасности.

А огни, похожие на очи чудищ, все ближе и ближе — то там, то там возникают из-за деревьев... Разгадка светящих­ся глаз пришла внезапно. В какой-то момент Чеслав увидел, как из-за раскидистой ели появилась фигура мужа, осве­щенная огнем, что горел у него над головой. И тогда парень понял, что навстречу ему шли люди с горящими головеш­ками в руках. Вот уже и приглушенные голоса можно раз­личить. .. А он-то, одурманенный усталостью, думал...

Внезапно чей-то резкий голос тревожно вскрикнул, и все остановились. Вскрикнувший показал рукой в сторону, где находился Чеслав, — очевидно, заметил его приближение. Ватага стала напряженно всматриваться в темноту.

Собравшись с остатками сил, чтобы скорее дойти туда и развеять их настороженность, Чеслав сделал еще не­сколько поспешных шагов и едва не упал, зато наконец- то попал в свет факелов. Но, на удивление, его появление вызвало еще большее замешательство среди ватаги. Стоя­щие впереди мужчины даже сделали невольный шаг на­зад. Неподдельный ужас отразился на их лицах, а ведь среди них было много храбрых мужей, не раз ощущав­ших дыхание смерти совсем рядом. И тогда Чеслав понял, что этот ужас вселяет в них он своим видом: практиче­ски голый, покрытый запекшейся кровью, с неподвиж­ной девой на руках... Узрев такое среди ночи, когда са­мый разгул духов, редкий смертный не дрогнет.

— Неужто не признали Чеслава — сына Велимира? — произнес он, с трудом ворочая языком.

Его слова внесли оживление в ряды мужчин. Один из них подался вперед, и Чеслав распознал в нем Хрума. Только теперь глава селения совсем не был схож на себя прежнего. Куда подевались его обычное балагурство и лу­кавство, желание верховодить в разговоре? Глубокие морщины залегли на его будто застывшем, посеревшем лице. Руки, что невольно потянулись было к родной кро­ви, вдруг замерли, словно невидимое препятствие не по­зволило им далее двигаться, и, дрожа, опустились. А гла­за, прикипевшие к безвольно свисавшему с рук Чеслава телу дочери, выдавали откровенную боль и тревогу. Но как ни трудно было его очам оторваться от тела дочери, он все же сделал усилие и посмотрел на Чеслава. И теперь в глазах Хрума пылало подозрение и даже лютая не­нависть.

— Жива? — с нескрываемой враждой и примешавшим­ся к ней страхом спросил он.

— Жива... — одним выдохом ответил юноша и почув­ствовал, как руки с девушкой стали опускаться помимо его воли.

Мужчины тут же подхватили ускользающую ношу, а по­скольку Чеслав и сам едва не рухнул на землю, поддержа­ли и его.

— Что сталось, парень? — долетел до него голос Тура.

— Косолапый... Деранул девку.

Все, что случилось далее, Чеслав помнит смутно, каки­ми-то кусками, словно видел все происходящее с ним и вокруг него сквозь рваную, окровавленную и пошматованную медведем сорочку. В одной из таких прорех видел парень, как, поддерживая, повели его, едва что не понесли, к реке и отмыли от крови, а затем, в другой про­рехе, как отвели в дом, и там какой-то дед осматривал его раны и прикладывал к ним прохладные тряпицы, пропи­танные пахучими мазями. Потом откуда-то возникло озабоченное и перепуганное лицо Кудряша, который что- то спрашивал, и Чеслав силился что-то ему ответить, но все с убывающим желанием, пока совсем не стало мочи шевелить губами и сам Кудряш не начал таять, уплывая куда-то в тягучую, усталую темень покоя. А да­лее — ничего...

Где-то в далеком далеке журчит быстроводный ручей... А вот уже вроде и не ручей, а стекающая речная вода, ко­торой смывали с него засохшую кровь... А вот уже и не вода вовсе, а чей-то приглушенный говор... И бубнит, го­ворит, щебечет... А вот уже на этот неугомонный голос шикнул другой, строгий, и наступила тишина...

Ощущение приглушенной боли в нескольких местах и воспоминание о причинах этой боли давало понять, что он уже не спит. Осталось только открыть глаза, что Че­слав и поспешил сделать.

Первыми он разглядел беззаботно резвящихся над ним двух мух, а далее, выше, деревянные посеревшие жерди, покрытые камышом. Молодой муж, повернув го­лову, обнаружил, что находится в доме Тура, что в са­мом жилище никого нет и что, судя по проникающему сквозь оконницу и открытые двери солнечному свету, проснулся он днем.

Откинув рядно, Чеслав неторопливо сел на лежаке и принялся осматривать тревожащие его раны. В голове немного шумело, но скорее от долгого и глубокого сна, чем от нездоровья, потому что юноша вовсе не ощутил себя больным. Сразу после битвы из-за залившей его мед­вежьей крови и не разглядеть было, где когти косолапого оставили глубокие раны, а где так — царапины. На его сча­стье, серьезных ран оказалось не так много, и они были за­ботливо прикрыты тряпицами с целебным зельем. А ноч­ная слабость была, скорее, результатом усталости после сражения с медведем и долгого пути с девушкой на руках.