Готовность номер один. Шестьдесят лет спустя - Григорий Сивков

Так погибли в одном из боев за советскую Родину замечательные русские парни, ценой своей жизни выполнившие боевое задание командования.

Переправа через Кубань была надолго выведена из строя. Но отступавшие части противника все прибывали и прибывали в Темрюк. Нам приходилось совершать ежедневно вылеты и штурмовать скопление вражеских войск, бить по их новым переправам и плавсредствам.

Летали группами. И обычно самых лучших и опытных лётчиков, летевших на задание в этот район, ведущие специально выделяли для подавления огня ЗА.

Вражеские зенитки били с берега и с военных кораблей. Небо над Темрюком казалось кромешым адом.

Одна из батарей среднего калибра замаскировалась на высоком азовском берегу у станицы Голубицкая, неподалеку от маяка, и много хлопот доставляла нашим боевым группам.

В этот раз командир группы из двенадцати самолётов выделили на подавление зенитного огня экипажи Михаила Ткаченко, Александра Маркова и Николая Калинина. Отойдя немного вправо, они удачно миновали заградительный огонь и, отделившись от всей группы, веером с левым разворотом почти одновременно ввели свои самолёты в пикирование на зенитные батареи.

Николай Калинин выбрал самую назойливую батарею, которая непрерывно вела огонь по основной группе. Он уже успел выпустить РСы и бомбы. Но расчет одного из орудий прямым попаданием сбил пикирующий на зенитку штурмовик Николая. Самолёт упал недалеко от батареи на склоне крутого берега Темрюкского залива.

Погиб Николай вместе с воздушным стрелком Виталием Поповым.

Перестало биться сердце отважного лётчика, редкой души парня, которому я обязан своей жизнью.

— Каких ребят потеряли под этим самым, будь он не ладен, Темрюком… сказал майор Провоторов, записывая события очередного боевого дня в полковой дневник. — и похоронить по-человечески не похоронишь, раз там ещё немцы.

— После войны обязательно съезжу в станицу Голубицкую. Узнаю подробности гибели Коли. Потом разыщу его родителей. Если, конечно, останусь живой…

Обычно суровое и резкое лицо майора Провоторова подобрело.

— Правильно, Гриша, фронтовых друзей не забывают, тем более спасителей. И на добро всегда отвечают добром.

Когда нам случалось пролетать над местом гибели Коли, мы, не сговариваясь, делали круг и давали в воздух короткие очереди из пушек и пулемётов. Это был наш салют отважному лётчику-герою Николаю Калинину.

Последний вылет на Тамань

С песчаной косы Чушка наземные части Красной Армии прогнали врага.

Вчера майор Галичев сводил группу на порт Кордон. Там зацепились остатки вражеских дивизий. Противник на баржах переправлялся в Крым.

Была сплошная облачность. Фашисты, по-видимому, не ожидали налета. Группа майора Галичева успешно справилась с заданием и не имела потерь.

Утром 8 октября сводил и я свою группу на Кордон. За ночь гонимые ветром облака поредели. Шли мы над мелкими серо-сизыми облаками, ориентировались через просветы между ними. В воздухе было относительно спокойно. Зенитки молчали. Они начали стрельбу, когда наши самолёты вошли в пикирование. Сбросив бомбы, мы уходили быстро в облака. Потом неожиданно опять появлялись над целью и снова прятались в облака. Основательно полив свинцом вражеские позиции мы благополучно возвратились домой.

А днем на Кордон опять полетел майор Галичев со своей группой.

— Как слетали, Кузьма Ефремович? — спрашиваю, повстречавшись с ним около КП.

Майор Галичев, спокойный, никогда не торопившийся "старик", с седыми нависшими над глазами бровями, оживился:

— Ну и огонек был. Жару дали нам фрицы…

— Все пришли?

— Все! Ни одной царапинки!

Довольный удачей майор Галичев поспешил на доклад к командиру полка.

— А не пора ли нам отметить твой сотый вылет? — обращается ко мне подошедший Женя Прохоров. У неготповязка на голове. После ранения его пока не допускают в полёты.

— Отметить можно! — восклицает Николай Есауленко. — как же такое событие не отметить?

Эскадрилья Николая сегодня свободна от полётов.

— Подождите ребята. Схожу на КП.

Спускаюсь в землянку.

— Ага, на ловца и зверь бежит, — говорит командир полка Галущенко. Сивков, слетаешь ещё разок на Кордон. Поведешь шестерку на пристань.

— Есть, — отвечаю и спрашиваю уже в коридоре майора Гиличева: — Кузьма Ефремович, как облачность?

— Почти рассеялась. Лететь будет хуже.

Вышли мы с майором Галичевым из КП. Говорю ребятам:

— Приказано лететь на Кордон.

Женя присвистнул:

— Вот те, бабушка и Юрьев день…

— Вернешься, тогда отметим, — сказал Николай. — Ни пуха ни пера!

— К черту!

Не пролетели мы половины пути, облака совсем исчезли. Самолёты как на ладони, видны со всех сторон.

Знаю, что за линией фронта много зенитных установок. "Эрликоны" моментально сбивали самолёты, шедшие на высоте пятисот-шестисот метров. Высота в тысячу метров была уже менее опасна. А на высоте 1500 метров самолёты для "эрликонов" трудно досягаемы.

Принимаю решение идти на необычайно большой для нас высоте — тысячу шестьсот метров.

На цель вышли с запада. Успели снизиться до полутора тысяч метров. Сбросили бомбы. И в этот момент трассы "эрликонов" потянулись с земли, образовав огненный конус, острие которого, вытягиваясь змеиной головой, норовило ужалить нашу группу. И опять, как двадцать дней назад, удар где-то внизу спереди потряс мой самолёт Привычная вибрация и шум мотора исчезли. Наступила тишина.

"Прямое попадание в мотор… "

Мотор заклинило. Хорошо ещё, что была приличная высота, с которой можно спланировать километров на восемь-десять. Я понял, что линию фронта перетяну с большим запасом.

Планирую. Не спеша выбираю площадку, где бы сесть Дорога и справа от неё вспаханное поле.

Сажусь на фюзеляж на мягкую пашню. Стальной бронекорпус машины секунду-две скользит, как глиссер, едва касаясь валков черной земли. Затем внезапно погружается в неё выступающей словно редан, броней маслорадиатора и резко тормозится, оставляя за собой глубокую борозду. А я тут же привычным жестом левой руки страхую голову от удара, чтобы не набить шишку на лбу.

Сели на своей территории. Рядом с КП стрелковой дивизии.

— Хорошо, что справа от дороги сели, — говорит дежурный лейтенант. — Там уже разминировано… А слева ещё мины.

Это была моя пятая по счету и последняя за войну вынужденная посадка на подбитом самолёте.

Воздушный стрелок Степан Иванович Пластунов смотрит на меня, радостно улыбается. Доволен, что все обошлось благополучно.