Последний снег - Стина Джексон

отсюда. Но пусть и прыгала в одну старую тачку за другой, ты так никуда и не уехала. А теперь поздно. Теперь ты стала такой же, как твой старик. Думаешь, что деньги могут решить все.

Лив вскочила так резко, что опрокинула чашку, залив клеенку кофе. Красная от стыда, она бросилась в прихожую, а оттуда на улицу к машине.

Пока они с сыном сидели у Хенрика, успело стемнеть, налетел холодный ветер. Она завела мотор и развернула машину. Симон плюхнулся на пассажирское сиденье и завозился с ремнем. Отдышавшись, спросил:

— Что произошло?

Лив коснулась его руки.

— Не важно. Все, что было до твоего рождения, не имеет никакого значения.

РАННЯЯ ВЕСНА 2003 ГОДА

Крик рвал ей сердце, но она была не в состоянии подняться. Детская кроватка в лунном свете была похожа на клетку. Тюремная клетка, хоть и меньше ее собственной. Крик разносился далеко по деревне, спугивая птиц с деревьев.

Отец прижимал младенца к груди и укачивал, бродя по темным комнатам. Его большая рука поддерживала беззащитную лысую головку. Ходил с ним ночи напролет — так много в нем было любви. Время от времени он заглядывал к ней в комнату. Она притворялась спящей, когда отец нависал над кроватью.

— Ему нужно есть.

— Я сплю.

— Ты же не хочешь, чтобы он умер?

Он пробовал ее припугнуть, но тело больше не реагировало на страх. Словно все вытекло из нее при родах, оставив внутри одну пустоту. У нее больше не было органов, чтобы испытывать страх. Ни сердца, ни желудка, ни крови.

Она надеялась, что ребенка заберут после родов. Что акушерка и медсестры сжалятся над ней, увидев, как ей тяжело. Но они ничего не увидели и не сжалились.

Отец усаживает ее в постели, поднимает кофту и обнажает набухшую грудь. Ребенок весит целую тонну в ее руках. Она смотрит, как он натужно сосет голодным ртом. Соски болят и зудят. Когда его губы наконец выпускают сосок, из потрескавшейся кожи течет кровь.

Она сидит с закрытыми глазами, а отец хвалит ее:

— Вот увидишь — он вырастет большим и сильным.

Ели согнулись под снегом. Природа спит. Белую тишину нарушает только плач младенца. Она зажимает подушкой голову. Ей кажется, что она тоже погребена под снегом. В зеркале она видит отражение ребенка — сморщенное личико, беззубый рот, требующий дать ему то, чего у нее нет. В комнате светло, но она отказывается принимать новый день. Сует руку под матрас и сжимает спрятанный там нож. Проводит острым лезвием по тонкой коже запястья. Всегда есть выход. Даже если этот выход никуда не ведет.

Темные глаза Кристины следили за ее движениями. Лив подошла и, вытащив фото из старой рамки, долго смотрела на него. Такое чувство, что она смотрит на себя. Единственным отличием были волосы. Но глаза — точно как у матери. На фоне густых, черных, как смоль, волос светлые глаза Кристины сияли как звезды.

Лив перевернула снимок и обнаружила цифры в правом углу. Сперва она решила, что это дата, но цифр было слишком много. Одиннадцать штук. Написаны небрежным косым почерком Видара, с трудом поддающимся разбору. Она бросила взгляд на шкаф, в котором был спрятан сейф. Полиции не удалось его открыть. Сказали, что пришлют специалиста по вскрытию сейфа, но на это потребуется время.

Лив набрала в грудь воздуха и позвала Симона.

Она и забыла, что Фелисия тоже у них. Оба прибежали на ее крик, все красные и растрепанные, словно их поймали за чем-то постыдным.

— Ты кричала, мам?

Лив покосилась на Фелисию, но та мило улыбнулась. Со своими синими волосами она была похожа на лесную фею из сказки. Лив показала на фото Кристины.

— Думаю, я нашла код от сейфа.

Симон взял снимок и посмотрел на цифры. Голые плечи все в красных прыщах. У Лив в ушах раздался надрывный голос Видара: «Прикройся, парень, смотреть на тебя больно».

— Сейчас проверим, — заявил сын.

Он открыли скрипучие дверцы шкафа. Внутри было пусто. От одежды Видара Лив поспешила избавиться. Привинченный к полу одноглазый сейф пялился на них. В детстве Лив видела внутри пачки денег, но это было так давно — память могла обманывать.

Лив и Фелисия, затаив дыхание, следили, как Симон крутит колесико. Каждый щелчок звучал в ушах пистолетным выстрелом. Заметив волнение Лив, Фелисия успокаивающе положила руку ей на спину. От нее исходил слабый запах спиртного. Но, может, это духи? — Сложно сказать наверняка. На руке у девушки была очень реалистичная татуировка тигриной морды: в разинутой пасти белеют острые зубы.

— Ты знаешь, что там внутри? — спросила она. Лив покачала головой.

— Только в детстве отец открывал его при мне. Когда еще мог мне доверять.

— Мой папа такой же, — призналась Фелисия. — Он даже спит с кошельком под подушкой.

Она сказала это со смехом, но рука ее на спине Лив была холоднее льда.

Симон сидел на корточках перед сейфом. На спине выступил пот. Пахло от него, как после пробежки по мокрому лесу после дождя. Одиннадцать щелчков, и дверца открылась. Это произошло так неожиданно, что все трое отпрянули назад, словно испугавшись, что за дверцей может оказаться Видар. Вот она — тайна, не дававшая покоя все эти годы. Лив подумала о Юхе. Ей всегда представлялось, как он откроет эту дверцу и найдет за ней состояние. Но внутри была только пыль, поднятая сквозняком.

Симон повернулся к ней.

— Тут ничего нет. Пусто.

Лив охватило разочарование.

— У него должен быть другой тайник. Или он все-таки положил все деньги в банк. Но в это верится с трудом.

Видар никогда не доверял банкам. Говорил, что ценности нужно хранить в тайнике. Так безопаснее.

Симон сунул руку внутрь и провел по пустым полкам. Замер, когда что-то попало под пальцы. Выудил находку и поднес к свету. У Лив перехватило дыхание. Она снова ощутила запах свободы и вяленого мяса. Украшение потемнело от времени, но не было никаких сомнений, что это та самая цепочка с сердечком, которую когда-то вручил ей Юха.

— Что это? — спросил Симон.

— Это мое.

— А почему у деда в сейфе?

— Понятия не имею.

Она соврала. Цепочка была напоминанием о встречах с Юхой. О ее наивных планах взять деньги и сбежать, о юношеской глупости и роковом предательстве, которое невозможно простить. Вот почему Видар опустошил свой сейф. Несмотря на то что они никогда не обсуждали случившееся, он так ее и не простил.

В ушах звучали проклятия, когда она