Очевидец Нюрнберга - Рихард Вольфганг Зонненфельдт

В Индиан-Хеде, южнее Ла-Платы, штат Мэриленд, я жил у фермеров, для которых жильцы были источником хорошего дохода. Там я делил комнату с плотником Джерри, англичанином по происхождению, и слесарем Пэдди, ирландцем, оба были вдвое, а то и втрое старше меня, они спали на двуспальной кровати, а я на импровизированной койке. Весь день я работал на чердаках сборных домов без вентиляции, где температура приближалась к 50 градусам жары. Я помню, как впервые попробовал чай со льдом, такой невероятно освежающий.

В моей бригаде были шабашники, и я всегда с удовольствием слушал их байки.

У Джерри был грузовичок, и после работы мы втроем втискивались на переднее сиденье, чтобы «пропустить по маленькой» в местном баре с пинбольными автоматами и диспенсерами с шоколадными батончиками «Маундз», которые я регулярно поедал перед ужином. Как-то вечером, когда мы выходили из нашего излюбленного бара в Мальборо, из темноты вышел человек. «Не рыпайтесь, ребята, и давайте деньги», – сказал он. Я потянулся за бумажником, но услышал слова пьяного Пэдди: «Эй, друган, это мой район, а я из Нью-Йорка». Невероятно, но человек тут же убрался в темноту, откуда вышел. Видимо, «я из Нью-Йорка» – это была серьезная угроза в Южном Мэриленде.

Стройка в Индиан-Хеде подошла к концу. Я дважды недолго проработал с подрядчиками, которые нанимали электриков на конкретные проекты, и устроился на работу в «Чарльз электрик компани» в Балтиморе. Ее владельцем был Артер (да, именно так он писал свое имя!) Рэффел, подрядчик по промышленным электротехническим работам, родственник Гертруды Стайн, он даже немного на нее походил. Артер отнесся ко мне по-отцовски.

Теперь Америка вооружалась полным ходом, и Рэффел обслуживал предприятия, переходившие на военные и оборонные рельсы, например верфи в Спэрроуз-Пойнте и «Мэриленд драй док компани». Он разглядел во мне талант электрика и попросил меня подготовиться для сдачи государственного экзамена на главного электрика. Если я его пройду, то получу право работать без присмотра; мне станут больше платить, и Рэффел сможет больше брать за мою работу. Я сдал экзамен с отличными оценками, и мне сказали, что я самый молодой главный электрик в штате Мэриленд.

Работая на «Чарльз электрик», я открыл для себя новые стороны американской жизни. Я помню, как устанавливал аварийную сигнализацию в «Оазисе», самом известном стрип-клубе в Балтиморе, которая должна была предупреждать танцовщиц о полицейских облавах. Танцовщицы делали мне щедрые предложения, а у мадам для меня всегда находился стаканчик. Еще я работал в больших домах на Роланд-авеню, которую балтиморское высшее общество считало закрытой зоной – не для евреев и черномазых! Я менял проводку на кухнях в грязных забегаловках и первоклассных ресторанах, в универмагах, на фабрике по изготовлению мараскина, на матрасном заводе и на знаменитой молочной ферме под Балтимором, которая называлась Данлоггин. Там я вместе со всеми, кто нашелся поблизости, как-то участвовал в усмирении призового быка, которого заманили на телку, а ловкий скотовод собрал бычье семя в холщовый мешочек. Потом это семя продадут, чтобы осеменить множество коров. В другой раз в Данлоггине я увидел, как котенок лижет капли парного молока из коровьего вымени, и ровно в тот момент корова выплюхнула большую лепешку зеленого навоза. Если вам нужно само олицетворение несчастья, представьте себе котенка с ног до головы в коровьем навозе.

На больших проектах мы иногда работали вместе с Полом Ингрэмом, чернокожим парнем вдвое здоровее меня. В Балтиморе в 1941 году это было практически неслыханно, чтобы черные работали с белыми или чтобы черные были наемными электриками. Однажды клиент сказал, что не хочет, чтобы Пол работал у него, и я забрал инструменты и материалы, собираясь уйти. Тогда клиент позвал нас обратно. Я предложил ему пощупать Пола и убедиться, что «это не отмывается». Вот такая из нас была пара – беженец из Германии и американский негр, которого считали «наглым» только потому, что он старался хорошо выполнять работу электрика. Пол был холост, но охоч до женщин и удовлетворял свой аппетит во время частых остановок в обеденный перерыв или между заказами. Я видел некоторых из его многочисленных подружек, когда они с ним прощались.

Пол хорошо разбирался в людях и имел богатый словарный запас. О каком-нибудь скупердяе он бы сказал: «Этот тип пожалеет и рукава от жилетки». Если какая-то вещь очень редкая, то ее «меньше, чем зубов у курицы». От Пола я узнал, что означает «засучить рукава» и «вытащить палец из задницы» (который я туда и не засовывал!) и «не фордыбачить». Я слышал, как он советует кому-то не запутаться в собственных трусах и не лезть на рожон. Он сообщил мне, что кто рано встает, тому бог подает, что эти цацы думают, будто у них дерьмо не воняет, что плевое дело – это как два пальца об асфальт или раз чихнуть или это семечки. Когда что-то близко – до него «комариной ресницей подать». Когда кто-то радуется – это «поросячий восторг», а когда сердится – он «злой как черт». О чем-то бесполезном он говорил «нужен, как покойнику галоши». Еще от Пола я узнал смысл таких слов, как «дядя Том», «белорожий», «жидовская морда» и «жидяра». Пол был не только языковедом широкого диапазона, но и вообще парнем не промах и знал, как получить то, что хочет. Он очень помог мне набраться разговорного английского и американского фольклора, и эти знания мне пригодились, когда позднее я служил в сухопутных силах США, где я хотел говорить и вести себя, как настоящий американец.

Однажды ночью мы вместе со Спитти, еще одним мастером-электриком, меняли проводку в паровой прачечной. Спитти тоже был работник высокой квалификации. Пока Спитти находился у распределительного щита, я сортировал большую связку кабелей. Каким-то образом я одновременно дотронулся до двух проводов под напряжением. Я не мог ни отпустить их, ни говорить. Меня парализовало. Потом у меня помутнело в глазах, все потемнело. Сознание еще не отключилось, и вся жизнь промелькнула передо мной. Последнее, что я помню, – это огромное сожаление, что моя едва начавшаяся жизнь заканчивается так внезапно. Когда я пришел в себя, Спитти делал мне массаж сердца, чтобы вернуть меня к жизни. Он увидел, что произошло, вырубил ток и спас мне жизнь.

Этот случай произвел на меня впечатление, которое я никогда не забуду. Во-первых, это то, как небольно умирать от удара электрического тока. Во-вторых, как функционировал мой мозг, когда сознание уже померкло. Неописуемая ясность ума потом, почти состояние блаженной безмятежности, близкой к эйфории. Физическим напоминанием об этом случае у меня остались электрические ожоги на четырех пальцах вплоть до кости. Ожоги были глубокими, но зажили несколько месяцев спустя. Теперь они не более чем еле заметные шрамы на кончиках пальцев.

В июне 1941-го Гитлер напал на Россию. Немцы продвигались все глубже и глубже, разрезая Красную армию, как ливерную колбасу. «Лис пустыни» Роммель снова отправился в Северную Африку. Япония вторглась в Китай, и все союзные державы перешли в оборону. Америка пока сохраняла нейтралитет. Многие считали, что у Гитлера есть генеральный план и он его выполняет.

В полдень в воскресенье 7 декабря 1941 года я слушал радио, как вдруг услышал первые известия из Пёрл-Харбора. Конечно, это было ужасное потрясение, «день, который войдет в историю как символ позора», как сказал Франклин Рузвельт. После этого все стало происходить очень быстро. США объявили войну Японии, а Гитлер объявил войну США. Я возликовал. Видя, как в одном только Балтиморе разворачивается мощь Соединенных Штатов, я был уверен, что Гитлер не может победить, хотя, разумеется, я не знал, каким образом он будет разгромлен. Япония двинулась на Филиппины, в Индонезию и Сингапур, почти до границ Индии. Русские продолжали отступать. Встретятся ли немцы и японцы на Ближнем Востоке? Смогут ли они завоевать все Восточное полушарие?