Ричард Львиное Сердце: Поющий король - Александр Сегень

— Гюи, твой конь? — спросил Ричард, усевшись на мраморной скамье экседры. Беренгария припала щекой к его плечу.

— Какой конь? — удивился де Лузиньян.

— К нам под утро в нашу опочивальню запущенный. Только ты мог такое вытворить.

— Клянусь кишками Саладина, не я! — решительно отрекся Гюи.

— Ты их сперва выпусти, а потом клянись, — усмехнулся Ричард.

— Еще как выпущу, Уино! — засмеялся Гюи беззаботно, будто ему это было раз плюнуть, только он доселе пачкаться не хотел. — После того как я погулял на твоей свадьбе, выпущу, можешь не сомневаться. Когда я плыл на Кипр, на душе у меня тощища стояла невыносимейшая. И я думал, коли развеселюсь в Лимасоле, то в скором времени верну себе трон в Иерусалиме. И как же ты развеселил меня, голубчик!

— Давай сначала добьем здешнего деспота, — предложил Ричард.

— Охотно! Выпьем же! Как там у тебя: кто выпьет много…

— …увидит Бо-о-ога!!! — заревели все вокруг, поднимая чаши с вином. Начался второй день свадебных увеселений. Ричард любовался тем, как Беренгария уплетает за обе щеки. Ему нравились женщины с хорошим аппетитом, только если их не развозит во все стороны. Насытившись, королева замурлыкала королю Англии в самое ухо:

— К нам, сердечко, пора нам к нам.

— Постой, постой, — веселился Ричард, — откуда взялся Фовель? Надо же выяснить. Гюи, ты, помнится, говорил о каком-то особенном подарке для меня.

— О черт! Как же это я мог забыть! — стукнул себя по лбу де Лузиньян. — Эй! Теофиль! Принеси-ка, братец, мой подарок!

Этим подарком оказалась золотая менора, девятисвечник, якобы принадлежавший когда-то самому царю Соломону. Робер де Шомон, знающий толк в этих предметах, мгновенно определил подделку, сработанную в мастерских пройдохи Жана де Жизора, но виду королю Иерусалима король Англии не подал, старательно осыпая дар восторгами. Однако следовало все же выяснить, чья это шутка с конем. Кого ни спрашивали, никто не знал. Слуги, незримыми тенями присутствовавшие в доме, разводили руками, равно как и все стражники, охранявшие в прошедшую ночь входы и выходы Базилеи Кефалии.

— Что за чудеса! — удивлялся Ричард. — Откуда же этот красавец?

— Еще немного, — шептала в ухо королю Англии королева, — и я одна отправлюсь к нам и буду там посвистывать в свисток доброго короля Дагобера.

— Ладно, — махнул рукой Ричард, — со временем, должно быть, выяснится. Отведите коня в стойло, накормите лучшим овсом, а если найдется хозяин, не отдавать. Этот конь отныне мой, зовут его Фовель, а хозяину я заплачу, сколько бы он ни потребовал.

— Молодожены! Вы нам осточертели! — пьяно заорал тут Гюи де Лузиньян. — Отправляйтесь туда, откуда пришли. Без вас нам веселее.

— Какой хороший, я была о нем худшего мнения, — громко произнесла и искренне рассмеялась Беренгария.

— Я? Хороший? — вопил неудачливый король Иерусалима. — Да я лучше всех! Вы меня плохо знаете! Я — Гюи де Лузиньян! Кто меня не знает, тому я прямо сейчас башку проломлю!

— Только рыжие головы чур не трогать, — сказала Беренгария.

И они вновь отправились в свой волшебный атрий, где на брачном ложе уже были заменены простыни, подушки и покрывала. Ночью были белые, теперь — темно-красные. И лепестки в имплювии тоже поменяли свой цвет с белого на пунцовый. Только вина было какого хочешь в достатке — и белого и красного.

Счастливо празднуя свою свадьбу, Ричард Львиное Сердце на некоторое время полностью забыл о цели своего путешествия. Следом за понедельником наступил вторник, за вторником — среда. В саду не утихало веселье, в котором весьма охотно участвовали и избранные лимасольские греки, и лучшие рыцари короля Англии, и король Иерусалимский со своими ближайшими подданными. Ричард наслаждался своей женой так, как никогда не наслаждался ни одной женщиной. Бережно сохраненная под оболочкой целомудрия, страстность Беренгарии раскрывалась все больше и больше. И никуда не хотелось двигаться отсюда, из прекрасного Лимасола. Греки славили Ричарда, и, кажется, вполне искренне. Мало того что он прогнал ненавидимого ими деспота Исаака, мало того что он выдал деньги из собственной казны, дабы каждый житель города мог отпраздновать его бракосочетание, Ричард даже женился не в простой день, а, по удачному совпадению, именно двенадцатого мая, когда на Кипре чествуют одного из наиболее почитаемых местных святых — епископа Епифания Кипрского. И, обсудив поведение короля Англии, киприоты преподнесли ему щедрые подарки. Оставалось неясным только одно — откуда взялся конь Фовель. Греки, смеясь, отвечали, что сама Киприда даровала его Ричарду, и в конце концов Ричард удовлетворился таковым объяснением. К тому же и впрямь только античные боги могли изготовить столь дивное творение природы, каким являлся этот рыжий нахал, во многом, очень во многом похожий на самого Ричарда.

Лишь на пятый день, хотя именно этот день недели посвящен Афродите, король Англии все же вспомнил о своем несении креста. Гюи де Лузиньян предавался необузданному пьянству. С трудом приведя его в чувство, Ричард осведомился, не было ли какого-нибудь послания от крестоносцев, осаждающих Сен-Жан-д’Акр.

— Вот ведь, — пробормотал король Иерусалимский, — съешьте меня живьем ассасины! Было, Уино, было послание. Да я как-то запамятовал об нем, поднимая бокалы за твое здоровье.

Письмо было подписано королем Франции Филиппом-Августом, великим магистром ордена иоаннитов Гарнье де Напом и великим магистром ордена тамплиеров Робером де Сабле, прибывшим сюда, на Кипр, вместе с Лузиньяном.

— Что еще за Робер де Сабле? — удивился Ричард. — Разве у тамплиеров не Жерар де Ридфор магистр?

— Был Жерар, — ответил Гюи, — да весь вышел. Кобра укусила дурака в ляжку, и он помер. Вместо него эта сволочь Жан де Жизор поставил великим магистром сенешаля де Сабле из Триполи. Этот де Сабле еще больший урод, чем де Ридфор. Выскочка, зазнайка, тупица. Важный такой, разговаривает так: «Видите ли, мо-о-ой дорого-о-ой…» Пакость, одним словом. Читай письмо-то.

В письме говорилось о том, что в Святой Земле начинается сильный зной, и хотелось бы, чтобы король Ричард поспешил с прибытием в лагерь под Сен-Жан-д’Акром, ибо хорошо бы взять крепость не позднее июня, а затем поскорее двигаться к Иерусалиму и хотя бы в конце августа осадить его.

— Ничего, — усмехнулся Ричард, прочитав послание, — когда прибуду, тогда и завоюю им и Сен-Жан-д’Акр, и Иерусалим, и черта полосатого.

— Понятное дело, без тебя они — пфук! — хлопнул Ричарда по плечу Гюи де Лузиньян. — А у Филиппа-то, как только он приплыл, такой понос разразился, что не приведи Господь, ха-ха-ха-ха!!!

И король Иерусалима сам разразился, только не поносом, а оглушительным хохотом, сопровождающимся обильными винными испарениями.

Позвав к себе своего секретаря, магистра Филиппа де Пуатье, Ричард велел ему начертать красивым почерком ответное послание: