Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин

Для атамана наступал момент истины — под ружьем у него из верных подразделений вместо 100-тысячной армии оставались лишь конвойная сотня и юнкера Новочеркасского казачьего юнкерского училища, начальником которого состоял бывший кандидат на пост атамана, буйный мигулинец, 50-летний Генерального штаба генерал-майор Петр Попов (однокашник Деникина по Академии). Те же дети.

Не время было становиться в позу, пора идти на поклон к генералу Алексееву. Деникин передает диалог в максимально пафосной манере:

«Михаил Васильевич! Я пришел к вам за помощью. Будем, как братья, помогать друг другу. Веяния недоразумения между нами кончены. Будем спасать, что еще возможно спасти.

Алексеев просиял и, сердечно обняв Каледина, ответил ему: — Дорогой Алексей Максимович! Все, что у меня есть, рад отдать для общего дела».

Вероятнее всего, вкрадчивый Алексеев был куда менее любезен и для начала настоял, чтобы «все, что есть для общего дела», отдал сам атаман. Кокетство закончилось. Тут же долго осторожничавший Каледин (потом оправдывался, что «было страшно пролить первую кровь») мигом раскрыл перед ним свои арсеналы, невзирая на солдатские комитеты и недругов из правительства — вопрос стоял уже об его атаманском перначе. По утверждению председателя войскового Круга Николая Мельникова, добровольцы получили целый бронедивизион (6 машин) в составе двухпулеметных и однопушечного броневиков. Оружие вручили сразу 800 бойцам, что позволило выдать винтовки и студенческой дружине. Насчет «бронедивизиона» парламентарий, конечно, загнул, но кое-какая колесная техника у добровольцев хотя бы временно, но появилась.

После этого «в ружье» были подняты относительно организованные Сводно-офицерская рота и Юнкерский батальон, дополненные сотней Новочеркасского училища. Выдвинули запасникам ультиматум: сдать оружие, 20 минут на размышление, в противном случае пулеметы броневиков прочешут всю станцию Хотунок под Новочеркасском, где они и были расквартированы. Не ожидавшие от алексеевцев такой прыти запасные 272-й Гдовский и 273-й Богодуховский пехотные полки (несколько тысяч солдат) без единого выстрела сдали оружие (еще один 276-й Купянский пехотный полк был разоружен в Каменской), пополнившее добровольческий арсенал. Сами солдаты были распущены по домам.

Ободренный Каледин 22 ноября выпустил обращение к большевикам, обещая, что их Советы никто не тронет, если они не будут вмешиваться в происходящее, не касающееся их лично. Тогда же атаман обещал, что казачьи войска не будут пересекать границы Донской области, что ставилось ему в вину Совнаркомом, опасавшимся очередного карательного «похода на Петроград».

Однако это не возымело воздействия. Уже на следующий день в Таганрог прибыли севастопольские тральщики. «Братишки», возглавляемые так называемой «Комиссией пяти» во главе с матросом-большевиком Владимиром Драчуком, предъявили атаману ультиматум с требованием отменить военное положение в Донской области и признать Совнарком. Кроме того, было выставлено требование отправить в отставку Каледина, Богаевского и Агеева. В ответ атаман потребовал удаления самих тральщиков — он уже мог себе это позволить, за его спиной маячили верные штыки генерала Алексеева.

«Потеряв» Новочеркасск, большевики намертво вцепились в Ростов, в котором тоже не все было так уж однозначно, 10-тысячный гарнизон, состоявший из запасников, давно уже перестал подчиняться хоть кому-либо. Солдаты бросили нести службу и от нечего делать ходили на митинги или просто слонялись по городу с винтовками за плечами, пугая почтеннейшую публику и отказываясь платить в трамвае. Наличие оружия в руках периодически толкало их на разного рода уголовные подвиги, и к атаману зачастили делегации от ростовцев, умолявших раздать оружие населению для защиты от «защитников». Каледин объяснил, что не может этого сделать, ибо в этом случае вооруженных столкновений не избежать и тогда уже ни о каком контроле над ситуацией не может идти речи.

Вместо солдат караулы несли 150 казаков, которых подобная «общественная нагрузка» тоже никак не устраивала. Тем более, что запасники начали требовать передачи всей власти Советам рабочих и солдатских депутатов, не признавая власти атамана.

Усложняло положение то, что Ростов — город пролетарский, но отнюдь не большевистский. Донской комитет РСДРП, в отличие от многих российских городов, в скобках имел приставку не (б) — большевики, а (м) — меньшевики и возглавлялся популярным политическим деятелем Александром Локерманом, одним из организаторов знаменитой Ростовской стачки 1902 года. Донком, пользовавшийся огромным авторитетом у местных рабочих, занял особую позицию, отказался признавать большевистский переворот, но и требовал от Каледина отменить военное положение в Донской области.

Донком категорически запретил своим членам РСДРП исполнять какие-либо комиссарские должности, участвовать в реализации декретов Советской власти, хотя и разрешалось входить в выборные организации. Большевики рассматривались как узурпаторы, лишившие народ прав и свобод, завоеванных Февральской революцией.

Соответственно, ростовским большевикам в городе особо рассчитывать было не на кого, только на вмешательство извне братишек из Севастополя. Поэтому так страстно и ожидали прибытия тральщиков, приурочивая вооруженное выступление именно к этому дню.

Поэтому генерал Потоцкий достаточно самонадеянно решил сыграть на опережение и со своими мизерными силами попытался установить контроль над Ростовом. Сводный отряд казаков и юнкеров в ночь с 25 на 26 ноября атаковал расположенный в театре-варьете «Марс» Ростово-Нахичеванский совет рабочих и солдатских депутатов и штаб Красной гвардии, в суматохе застрелив депутата Совета Кунду, члена штаба Казбирюка и нескольких рабочих. Одновременно попытались взять под контроль почту и телеграф. Первая кровь, чего так боялся Каледин, пролилась. В ряде изданий именно это событие считается началом Гражданской войны в России.

К утру 26-го положение переменилось. «Главный комиссар» Черноморского флота матрос Василий Роменец отстучал в Совнарком тревожную телеграмму о событиях в Ростове, запрашивая санкцию на дальнейшие действия. Совнарком дал «добро»: «Действуйте со всей решительностью против врагов народа, не дожидаясь никаких указаний сверху. Каледины, Корниловы, Дутовы — вне закона. Переговоры с вождями контрреволюционного восстания безусловно воспрещены. На ультиматум отвечайте смелым революционным действием. Да здравствует революционный Черноморский флот!»

Флот здравствовал и сам рвался в бой. Благо, мировая война оставила черноморцев почти без дела, и всю нерастраченную энергию «братишкам» пришлось спускать лишь на отстрел собственных офицеров в Ялте и Севастополе. С прибывших тральщиков был высажен десант, и верные большевикам солдаты 252-го Хотинского пехотного полка перешли в наступление. В ростовских гостиницах прошли повальные обыски, у находившихся там офицеров, которые так и не определились, на чью сторону им переходить, изъяли множество револьверов. Разоружили переведенную из Киева школу прапорщиков. Казаков выбили с почты и телеграфа. Потоцкий, не имея поддержки из Новочеркасска, отступил на эвакуационный пункт железнодорожного вокзала и занял круговую оборону.