Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин

Ректор ДПИ профессор Петр Сущинский (известный геолог, хранитель минералогического кабинета Императорского Санкт-Петербургского университета) и товарищ атамана Митрофан Богаевский (выдающийся поэт, «Баян Донской земли») пытались их отговорить и вернуть в аудитории, обещая в случае острой необходимости непременно выдать оружие. Но тщетно. Уже на следующий день в Новочеркасске была создана «Боевая студенческая дружина для борьбы с анархо-большевизмом». Ее возглавил Михей Гребенников с «адъютантом» Евгением Виноградовым. От имени штаба выпущено воззвание к интеллигенции с призывом к оружию. В дружину принимались лица не моложе 17 лет, женщины — в санитарный отряд. Студенты взялись за самое тяжелое — создали 13 паровозных бригад, так как все путейцы были сплошь либо большевики, либо сторонники Викжеля (профсоюз железнодорожников), враждебно настроенного к корниловцам.

Вот из этой молодежи, в отличие от профессионального военного казачьего сословия, и были сформированы первые подразделения добровольцев.

Прибывший в Новочеркасск Деникин отметил: «Если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых восстать против безумия и преступлений большевистской власти и принести свою кровь и жизнь за разрушаемую родину, — это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельныых полей старого континента, обреченных на колонизацию пришельцев с Запада и Востока. К счастью, мы принадлежим к замученному, но великому русскому народу».

В составе Алексеевской организации треть были офицерами, половина — юнкера, 10 % — учащиеся вузов, кадетских корпусов, духовных семинарий.

Подчеркнем, среди «великого русского народа», собравшегося восстанавливать порядок в государстве, 60 % были дети. Взрослые предпочитали скрываться за их «колыбелью».

К концу ноября 1917 года под ружьем у генерала Алексеева из 500 добровольцев более 300 были гимназистами, кадетами, реалистами, студентами, юнкерами от 14 до 19 лет. Пороху не нюхавшими, смерть в глаза не видевшими, в живых людей сроду не стрелявшими. В лучшем случае они умели держать в руках винтовку (многим в силу возраста даже 5-кг винтовка Мосина (со штыком и боекомплектом) была не по плечу), кое-как ходить строем. Понятия о тактике боя, штыковом поединке, маскировке, смене позиций и пр. не было в помине. Офицеры-добровольцы пытались их хоть немного поднатаскать, но у самих было дел по горло. Да и крайний дефицит вооружения и боеприпасов сказывался (на всех было около 100 винтовок по 120 патронов на каждую, 18 револьверов и ни одного пулемета).

В Добровольческой армии их называли «баклажками». Капитан Новиков писал: «Они говорили басом, чтобы казаться старше. Они изнемогали под тяжестью солдатской пехотной винтовки… Они совершали огромные, никакими уставами не предусмотренные переходы. Они тонули в реках, замерзали в снегах, безропотно голодали, переживали отчаяние безнадежности… Они усеивали своими детскими костями просторы Дона, Кубани, Таврии…. Они ходили в штыковые атаки, метали ручные гранаты, сидели на пулеметах, на орудиях, на бронепоездах… Слово «кадет» стало самым ненавистным и самым яростным символом для революционной черни. И национальная история России впишет, уже вписала их безвестные имена в самые светлые и самые жертвенные скрижали своей героики. И новые поколения очистившейся и возрожденной России почтительно склонят головы перед их бессчетными и безыменными могилами».

Еще в середине ноября атаман Каледин, разочарованный в собственных подчиненных, умолял Алексеева выделить ему группы по 5–6 добровольцев под командованием донского офицера, которые бы направлялись на железнодорожные станции для поддержания там порядка. С Запада шли эшелоны с возвращавшимися распропагандированными казаками-фронтовиками, которые уже слышать не хотели о воинской дисциплине и служению «генералам». С Кавказского фронта, после перемирия, подписанного командующим генералом от инфантерии Михаилом Пржевальским и турецким генералом Вехиб-пашой, через донские станции в Центральную Россию и на Волгу следовали эшелоны совершенно распоясавшихся вооруженных вояк, которые по пути устраивали такие станционные погромы, как будто ехали по вражеской территории.

Они митинговали на станциях, линчуя железнодорожников и требуя паровозов в нужных им направлениях. Попутно грабили местное население, отнимая в первую очередь съестное.

Что могли сделать 5–6 подростков с винтовками против хорошо вооруженных орд? Местами, завидев погоны, их тут же расстреливали на путях невзирая на возраст. Глупая затея Каледина привела лишь к напрасным жертвам.

До определенного момента и руководство большевиков с большой опаской смотрело на Дон, стараясь до поры до времени не ссориться с казавшейся мощной силой. 9 ноября на расширенном заседании Петроградского совета профсоюзов в речи, посвященной оценке борющихся сил, Ленин даже лукаво заметил: «Неправда, что мы не хотим соглашения для избежания гражданской войны. С такими силами, как Каледин, Родзянко, Рябушинский, мы готовы заключить соглашение, так как они опираются на реальную силу и имеют значительный общественный вес».

Однако, по мере поступления сведений о разброде и шатании на Дону, в Совнаркоме осмелели и решились на активные действия. Шахтеры Макеевки объявили забастовку в ответ на объявление Каменноугольного района на военном положении, а из Петрограда 18 ноября для их поддержки отправился сводный отряд из пяти полков. За помощью в Севастополь к «братишкам» отправился начальник штаба Красной гвардии Ростова Иван Ченцов. «Братишки» насупились, созвали I съезд представителей боевых частей Черного и Азовского морей и сухопутных частей Крыма, который постановил выделить Ростову и Таганрогу флотилию судов, а также потребовать и от Кубанского войскового правительства снять военное положение и признать Совет Народных Комиссаров.

Вскоре оттуда в Таганрог и Ростов была отправлена флотилия тральщиков КО-21, КО-23 и КО-31 с тысячью вооруженных матросов на борту. Грозная сила, учитывая корабельную артиллерию калибром 120-мм. Параллельно по железной дороге (эсеровский «Викжель», объявивший «нейтралитет», на деле перебрасывал только большевистские части) из Крыма вышел на Ростов 1-й Черноморский отряд из двух тысяч «братишек» под командованием беглого матроса эсминца «Прыткий» Алексея Мокроусова, члена Севастопольского совета, прославившегося тем, что на собрании Совета в Феодосии лично пообещал физически уничтожить «всю буржуазию».

20 ноября 272-й Гдовский пехотный полк (запасной), расквартированный в Новочеркасске и митинговавший почти каждый день, отказался подчиняться атаману. Каледин попытался было показать, кто в курене хозяин, но случилось давно им ожидаемое.

4-я и 6-я казачьи сотни, которые вызвал из Новочеркасска в Ростов командующий Ростовским округом Генерального штаба генерал-майор Дмитрий Потоцкий для предотвращения выступления местных большевиков, дошли до станции Нахичевань, начали митинговать и отказались идти дальше.

Через день есаул Валуев докладывал о том, что 1-я, 2-я и 3-я сотни того же полка Новочеркасской команды отказались выходить на построение на Троицкую площадь. Из Ольгинской полковник Цыганков докладывал о волнениях в 41-м полку, об отказе 39-го полка нести военно-полицейскую службу на рудниках Ровенецкого горного района. Начальник гарнизона Таганрога Генерального штаба генерал-майор Анатолий Назаров сообщал об отказе некоторых сочувствующих большевикам сотен 17-го и 51-го полков выполнять боевые приказы и желании присоединиться к матросам тральщиков из Севастополя.