Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916-1926 - Павел Долгоруков

По улицам Константинополя, с музыкой и с портретами то Венизелоса, то короля Константина, с кликами в их честь, проходили их сторонники-греки, когда один из них брал верх. Не успевали художники закончить их портреты, как происходил переворот, и приходилось Константина перекрашивать в Венизелоса и наоборот.

ПОК стал работать как отдел Национального комитета. При проезде на шеркете в начале Босфора можно было часто видеть длинную фигуру Врангеля, шагающего без фуражки по маленькой палубе «Лукулла».

Кажется, в августе итальянский торговый пароход, шедший из большевистского Батума, средь бела дня круто повернул с фарватера широкого в этом месте Босфора и, направившись прямо на «Лукулл», стоявший близ берега на постоянной стоянке русского стационера, перерезал его пополам и, не остановившись, прошел к Константинополю. Врангель с женой в это время были на храмовом празднике греческого монастыря Влахернской Божией Матери на Золотом Роге. Верующие люди говорили, что Она спасла главнокомандующего. Немногочисленные люди, бывшие на борту, спаслись, кроме дежурного мичмана Сапунова, который, видя неминуемую гибель яхты, перед самым носом надвигающегося итальянца бросился в каюту предупредить людей и погиб славною смертью при исполнении своего долга. Так опустился в воду на своей мачте последний Андреевский флаг, развевавшийся на Босфоре.

Мы собрались в посольстве, где были уже Врангель и экипаж «Лукулла», потерявшие весь свой багаж. Была также и вдова Сапунова, которая еще не теряла надежды, что муж ее подобран одним из пароходов. Баронесса Врангель потеряла последние свои драгоценности.

При этом обнаружилось возмутительное бесправие и беззащитность русских, лишенных опоры своего государства. Несмотря на крайне подозрительные в политическом отношении обстоятельства катастрофы, союзное командование не нашло повода даже к уголовному преследованию итальянцев, гражданский иск о потере яхты вчинить некому было, и лишь после долгих судебных хлопот команде удалось получить с итальянской компании гроши за погибшее их имущество. Врангель вновь поселился в посольстве.

Зимой началась переброска войск из Галлиполи и Лемноса через Константинополь и Варну в Болгарию и Сербию. Союзники торопили с упразднением военных лагерей; исстрадавшиеся и истосковавшиеся в пустынных лагерях части с радостью ехали в славянские земли. Начальник штаба генерал Шатилов энергично работал в Сербии и Болгарии, подготовляя приезд воинских частей и расквартирование их там. Когда проезжал Кутепов, мы ему устроили в посольстве торжественную встречу, и до двадцати представителей различных организаций приветствовали его речами. Галлиполийский подвиг уже победил значительную часть эмиграции. В моей речи я высказал надежду, что армия и на новых местах останется надпартийной, в чем заключается смысл ее существования и даже условие самого ее бытия, как национальной силы. Далее я сказал, что кутепия, кутеповщина стали нарицательными именами, правда, ругательными у врагов армии, и что мы ничего не имеем против широкой славы о кутеповщине, так как клевета отпадет и имя это останется символом доблести русского солдата, не выпускающего и на чужбине, при невероятно трудных условиях, из своих рук знамени, хотя со всех сторон его стараются вырвать у него. В заключение я провозгласил славу генералу Кутепову и его сподвижникам, всем галлиполийским подвижникам.

В своем общем ответном слове Кутепов дал прямой ответ и на высказанную мной мысль; он сказал, что как в Галлиполи у него в палатках рядом лежали и монархисты, и республиканцы, так же внепартийна армия останется и на новых местах.

И, как всегда, слово его согласовалось с делом. Армия осталась верна лозунгам, вывезенным Врангелем с юга России, хотя, распыленной среди гражданского населения небольшими группами, ей труднее было не втягиваться в политиканство, чем в изолированных военных лагерях.

Тут-то на транспортах я видел слезы на глазах многих воинов, когда Врангель только быстро проходил, здороваясь с ними. Он, побежденный, не оставил их, спас от большевиков и на чужбине, разлученный с ними союзниками, все время заботился о них и боролся из-за них. Авторитет побежденного вождя не умалился, люди готовы следовать за ним по первому его зову.

Пробыв полтора года в Константинополе, в конце февраля 1922 года я выехал в Софию.

После огромного, шумного, крикливого и красочного Константинополя серенькие провинциальные София и Белград производят впечатление маленьких губернских городов.

Сначала Врангель предполагал поселиться в Софии, и я был туда командирован для подготовки выборов в Русский совет от беженства в Болгарии. В Сербии выборы уже были произведены, а в Болгарии встречались большие затруднения вследствие режима Стамболийского. Я заменил посланного ранее Шульгина. Грязная в марте месяце, плоская, без воды София произвела на меня плохое впечатление. Красивый собор построен на средства государя. На главной улице царя Освободителя – конный памятник Александру П. В Софии застал Кутепова и Шатилова. Я собрал представителей русской общественности и приступил к выяснению способов организации выборов в Русский совет. Порайонных выборов, как в Сербии, невозможно было произвести, и намечались выборы от организаций и групп.

Я был радушно встречен местной к.-д. группой, председателем которой состоял К.Н. Соколов (Осважный), издававший здесь газету. Около него и этой газеты и группировалась софийская общественность. Софийская группа к.-д. была монархического толка и настаивала, чтобы и остальные к.-д. группы стали таковыми. Я еще из Константинополя писал Соколову о невозможности этого и с формальной стороны, за невозможностью собрать съезд и изменить программу в эмиграции. В партии всегда были идеологи как монархии, так и республики, и конституционность строя и демократичность программы были существенными ее чертами, а не форма правления. Кроме формальной невозможности, пересмотр программы нежелателен и по существу, так как теперь необходимо более широкое объединение межпартийное на тактической платформе, а постановка программного вопроса разъединила бы и членов партии. Поэтому, как я писал, Соколов с софийцами делал ту же ошибку, что и Милюков с парижанами, ставя остро вопрос о республиканизме партии, хотя у Милюкова было к тому более формальных оснований, так как партия перешла в 1917 году на республиканскую позицию. Таким образом, у меня было резкое разногласие с моими софийскими товарищами, что не помешало нам дружелюбно спорить и вместе заседать по субботам вечером в ресторанчике, где особенно налегал на вино Э.Д. Гримм, сменивший вскоре вехи и скакнувший от Соколова к большевикам.

Небольшая, но сплоченная Соколовым группа осталась одинокой в своей позиции, и остальные к.-д. группы отнеслись отрицательно к ее затее. Как «ни Ленин, ни Колчак» для социалистов, так и Милюков, и Соколов не увлекли за собой К.-д. партию за границей.

Наш константинопольский к.-д. И. Лукаш при моем содействии издал тогда в Софии первое появившееся в печати описание Галлиполи, талантливый свой очерк – «Голое поле».

Земский союз продолжал и здесь обслуживать беженцев и армию, а Союз городов, где я начал было работать, открыл в Болгарии несколько гимназий и школ.