Путешествие в полночь - Мила Нокс

Теодор следом за Виком вбежал в лес. За ними сомкнулся мрак, и звуки побоища стихли, был слышен лишь гулкий, раскатистый шелест.

Змеевик наклонился и указал на ствол:

– Вот здесь, посмотри.

Он постучал по коре пальцем. Тео углядел отпечаток маленькой ладони, а рядом, на широких листьях, темнели капли. Это могла быть рука Санды или Шнырялы, но точно не длинная лапища кэпкэуна. Значит, они бегут в верном направлении.

– Кто-то из них ранен, – глухо пробормотал Змеевик. – Скорей, Тео, скорей!

Перед глазами Тео мелькнула Санда: держась одной рукой за живот, она бежит в лес, а другой опирается на деревья, чтобы не упасть… В горле заклокотало, забурлило, и что-то сильно сжало голову, так что Тео вновь стало казаться – все вокруг черное, черное и только черное.

Он стиснул зубы и вслед за Змеевиком стал продираться вперед сквозь заросли кустов, папоротники и хвощи. Они выбежали на довольно ровную местность, где мягкая трава скрадывала шаги, и затрусили между деревьями. Змеевик сосредоточенно читал оставленные следы: примятый хохолок кочки, вдавленный камень на дне буерака, обломанная веточка, мазок крови.

Вдруг он остановился. Звеня и шепча на все лады, по скользким порожкам бежал извилистый ручей. Теодор остановился ниже по течению, быстро зачерпнул воды и хлебнул от души – горло пересохло, а в болотах воду они сберегали, там-то набрать негде.

Вик поманил его рукой.

Теодор подошел, взглянул туда, на что смотрел Вик, и ноги у него подкосились. Камень у ручья весь был залит темно-красным, будто кто выплеснул на него целую кружку крови.

– Так много… – прошептал Змеевик, бледный, помертвевший, и на мгновение рука его ослабла, чуть не выпустив меч.

Теодор понимал, что означает эта лужа. Оставалось гадать, как можно было добежать сюда с такой раной, но что рана смертельна, что крови потеряно уйма и надежды спасти раненую нет, – это он осознал точно. Остро и ярко, как почувствовал по рези и жжению в глазах, что вот-вот заплачет навзрыд.

«А если это она?» – подумал Теодор, и колючая боль атаковала сердце, а потом кусочек плоти, отчаянно бьющий по ребрам, сжала ледяная смертоносная рука. Холод разлился по внутренностям, хоть кровь бежала горячая, буйная, наполненная яростью.

Тео и Змеевик стояли, оцепенев, в глухом молчании, когда заросли на другом берегу заколыхались, послышалось тяжелое дыхание и сип, шаркающие шаги.

– Дика… – уронил Змеевик.

Теодор стоял ближе к источнику звука, и ему хватило пары мгновений, чтобы перепрыгнуть ручей и оказаться возле кустов. «Санда! – кричал внутренний голос. – Санда!»

Но это была не она. И не Дика…

Взгляд Теодора нашел того, кто так тяжело дышал, и он едва устоял на ногах. Потом время понеслось вскачь, секунды слились в одну мерцающую темнотой вечность. Кэпкэун раззявил пасть и, клацая зубами, разбрасывая слюну и слизь в разные стороны, прыгнул на Теодора.

Тео успел выставить нож, но жуткая тяжелая туша навалилась сверху, вцепляясь когтями в плотную ткань плаща. Тео заорал, зовя Змеевика на помощь, и тут же задохнулся от склизкого жаркого дыхания на лице. Вик не стал медлить и напал на кэпкэуна: тот дернулся влево, взвыл и махнул лапой в сторону, продолжая удерживать Тео второй. Теодор почти не дышал от нажима на грудь, от когтей, яростно скребущих по плащу, плотная ткань которого защищала, подобно кожаному жилету у воинов древности.

– Тео! – вскричал Змеевик.

Теодор увидел, как блеснул меч – высоко поднятая сияющая молния. Кэпкэун повернул огромную башку, оставив Тео на мгновение без внимания, и тот, кое-как выдернув руку из-под насевшей на него туши, ударил ножом вслепую, наугад. Лезвие вошло в твердую мясистую плоть, кэпкэун взвыл, лапы его судорожно сжались, и Тео, задыхаясь, надавил сильнее. Его глаза ничего не видели, только нависающую черную грудь огра.

И в следующий миг меч Змеевика обрушился снова – сбоку и сзади. Кэпкэун содрогнулся, выпучил глаза и вывалил язык прямо над лицом Теодора. На шею Тео хлынул горячий поток скользкой жидкости, он зажмурился и сжал зубы, но мир вокруг него почернел – медленно и в то же время молниеносно, будто в страшном сне. Кэпкэун дернулся в агонии, замолотил лапами по земле и затих.

Наступила гулкая, мертвая тишина. Теодор едва дышал, придавленный телом убитого кэпкэуна, и в черном безмолвии слышал только пульсацию собственной крови. В голове была какая-то сплошная муть, и он знал, что помутилось не сейчас, а в момент нападения кэпкэуна, а может, еще раньше, когда он только увидел этих чудовищных бесчеловечных тварей.

Тео таращился вверх и понимал, что куда он сейчас ни посмотрит, не сможет, просто не сможет разглядеть ни одного оттенка. Трава и листья, небо и звезды и кровь из собачьей пасти – все черное, черное, черное…

Тело кэпкэуна перекатилось вбок, и встревоженный Змеевик протянул Тео руку. Теодор наконец-то вздохнул полной грудью, с трудом поднялся на ноги и уставился на тело.

Туша распростерлась на земле во весь свой гигантский рост, а роста в ней было больше, чем у Теодора и даже у Змеевика, хоть тот и был самым высоким из виденных Тео мужчин. Собачья башка с разинутой пастью таращилась на Теодора остекленевшими красными глазами. Распахнутая шкура открывала голую человеческую грудь, из которой торчала рукоять ножа – прямо напротив сердца.

Змеевик наклонился, выдернул лезвие, протер его и подал Тео оружие рукоятью вперед. Теодор молча принял нож и так и застыл, глядя на вполне человеческий торс и позабыв о жуткой морде. Он только что убил живое существо.

Мир по-прежнему был черен.

– Я убил его.

Змеевик положил руку на плечо Тео, как уже однажды делал, и Теодор судорожно вдохнул.

– Он лишь снаружи человек, – мягко напомнил Вик, – и то наполовину. Надеюсь, сердце в его груди собачье. Будем думать, что это так…

Внезапно Змеевик издал приглушенный возглас и склонился над трупом.

– Ты сколько раз его ударил?

– Один, – вымолвил Теодор непослушными губами.

– Значит, его успели порезать до нас.

Вик пнул тварь в колено, затем кивнул на живот. На теле огра оказалось еще две раны – длинные и глубокие.

– Смотри, у него ноги мокрые. Так что это наверняка его кровь на том берегу.

Змеевик потер ладонями лицо. Порезанный, в синяках, в разодранной одежде, весь в грязи и вонючем болотном иле. И везде кровь, кровь, кровь. Теодора мутило от одного взгляда на брызги: хоть он видел их черными, но знал, что кровь красная.

Мир был черен. Как ночь. Как самое дно колодца. Как мысли Тео, которые посещали его во время этого путешествия в самых глубоких снах, о которых он никому не рассказывал. О которых хотел забыть.

Но Теодор знал, это не так. Если бы он мог видеть цвет, то увидел бы, что мир на самом деле красный.