Москва никогда - Владимир Брайт

Инстинкт самосохранения заставляет палец судорожно нажать на курок, выстрелив в то место, где, по идее, должен находиться атакующий. Одновременно следует легкий поворот головы, и человек убеждается в том, что предчувствие не подвело.

Прямой в кадык.

Болевой шок.

Потеря ориентации.

Захват головы.

Резкий поворот.

Хруст ломающихся шейных позвонков.

Финал.

Время, великодушный палач, замирает, давая возможность приговоренному напоследок оживить в памяти самые яркие моменты из прошедшей жизни. Однако мужчина использует шанс по-иному: скашивает глаза вниз, чтобы увидеть, куда попала пуля.

Увы, она не оправдала его ожиданий. Вместо того чтобы разворотить живот долбаного ублюдка, угодила в ногу, пробив мягкую ткань и даже не задев кость.

«Не попал… – последнее, что успевает осознать человек в пролетевшей, как сон, жизни, перед тем как уснуть навсегда. – Не… попал…»

Сожаления в прошлом. Мертвое – мертвым. Живое – живым.

– Сука!!! – боль и ярость переплетаются в огненном клубке оголенных нервов.

Карпину отчаянно хочется размозжить голову поверженному врагу, но это лишнее. Ему ли не знать, что эмоции непродуктивны. Они только мешают. Всегда и во всем.

Да, сколько ни планируй, ни рассчитывай, ни выверяй до мелочей, все равно не поможет.

Да, он сломал шею не в меру ретивому следователю, при этом получив сквозное ранение в ногу.

Да, любая, даже самая блестящая, операция не застрахована от нелепой случайности.

Именно поэтому всегда нужно иметь запасной вариант на крайний случай. Например, такой, как сейчас.

Гулкое эхо выстрелов, словно тревожный набат, разносится по этажам. Хотел уйти тихо – не получилось. Что ж, придется закатить напоследок форменное светопреставление…

– Палыч, – в который раз он убеждается, что передатчик-имплантат в голове – незаменимая вещь. – Вытаскивайте меня отсюда!

– С фейерверком? – хорошо, когда у человека есть здоровое чувство юмора. Особенно когда по роду деятельности ему слишком часто приходится убивать.

– Да, – дикая боль сводит с ума.

Закусив губу до крови, раненый держится из последних сил. По-хорошему нужно сделать жгут, перетянув рану, но на это нет времени. На всякий случай подобрав валяющийся неподалеку пистолет, Карпин прыгает на одной ноге к выходу, опираясь на стену. С непривычки получается ужасно медленно. Тем, кто захочет догнать беглеца, не составит труда найти его по кровавому следу. Значит, преследователей нужно чем-то отвлечь. И это «что-то» должно быть настолько серьезным, чтобы они, забыв обо всем на свете, бросились в сторону…

Например, серия взрывов, потрясших левое крыло здания. То самое, где находятся архивы «Пятерки».

Борясь с головокружением и подступающей тошнотой, Карп медленно продвигается к цели. До спасительной двери на лестницу остается не больше двадцати метров, когда за спиной звучит лаконичный приказ: «Брось пистолет!»

В любой другой ситуации он мог бы схитрить, как-то извернуться, на худой конец, попытаться выиграть время. Человека можно ввести в заблуждение, поймав на ошибке. При наличии соответствующих навыков и опыта – вполне выполнимая задача. Но затевать рискованную игру с боевым андроидом – бесполезно. Не успеешь заметить, как «поймаешь» пулю. Причем не «дуру» в ногу навылет, и даже не «предательскую» в живот, а самую что ни на есть прагматичную.

Ту, что всегда метит в сердце…

Осень 2037-го. За два с половиной года до описываемых событий

Риторический вопрос: «Что первично – курица или яйцо?» лишен смысла для того, кто однажды примерил на себя маску дьявола. Причем настолько проникся этой ролью, что окончательно уверился в первичности человека. А если быть до конца точным – в своей божественной сущности.

Одни считали его сумасшедшим, другие – гением, врачи вообще утверждали, что налицо ярко выраженный синдром Котара[16], пытаясь лечить при помощи сильнодействующих лекарств.

Он оказался умнее всех их, вместе взятых. Сумев вырваться из порочного круга. Открыв в потаенных глубинах своего естества новые, доселе неизведанные качества.

Бессмысленно отрицать очевидное: даже у гениев случаются черные полосы. После унизительного исключения из аспирантуры и непризнания его несомненного гения был трудный период, когда пропало всякое желание жить и работать. Он опустился морально и физически, в конечном итоге угодив в больницу, где провел семь бесконечно долгих месяцев в компании невменяемых идиотов.

Знали бы эти несчастные, с кем свела их судьба! Как бы они несказанно удивились! Но ни сумасшедшие, ни тем более напыщенные самовлюбленные врачи не подозревали, кто находится рядом. Ходит, ест, спит, дышит, размышляет о высших материях. Одним лишь своим присутствием придавая смысл всему, что творится вокруг этих жалких ничтожеств.

В конечном итоге он успокоился, обретя под ногами твердую почву, и вышел на волю. Здоровому индивидууму нечего делать в мрачной обители страждущих душ. Словно прекрасная бабочка, вырвавшаяся из уродливого кокона мерзкой гусеницы, его гений воспарил к доселе неведанным вершинам, о которых и не мечтали псевдоученые бездари, попытавшиеся смешать его с грязью.

Воистину, великий человек талантлив во всем! Он не просто научился подстраиваться под окружающих. Нет, это было бы слишком просто. Его гений пошел дальше, приспособившись изменять личины в зависимости от ситуации. Рассудительный интеллигент – там, невменяемый идиот – здесь, образованный управленец – с коллегами, недалекий исполнитель – в поисках работы.

Все вышеперечисленное было не просто удачной сменой масок, а, скорее, полноценным перевоплощением. Ни одному, даже самому великому, актеру неподвластны такие мгновенные удивительные метаморфозы.

Быть и казаться – разные вещи. Его секрет заключался в том, что он не пытался играть роль, а жил, растворяя свое естество в смоделированном в воображении образе. Эти превращения помогали ему добиться успеха, достигая намеченной цели с наименьшими затратами времени и сил.

Оглядываясь назад, нужно признать, что осознание своей исключительности пришло не сразу. Ему предшествовал трудный период сомнений в психиатрической клинике. Именно тогда он пришел к выводу, что лишь по-настоящему великий человек способен балансировать на тонкой грани любви и ненависти, не пересекая ее. Иррациональный мир людей не заслуживал того, чтобы его любить, и в то же время был слишком жалок, чтобы его ненавидеть.